КоммерсантЪ / Пятница 11 апреля 1997

Конечно, ничего удивительного нет в том, что каждый хочет написать концерт для звезды. Но откуда эта невероятная способность пробуждать в мирных и респектабельных профессорах американских университетов патетику на уровне если не Шнитке, то уж по крайней мере Мессиана или Дютийе?

Концерт, написанный Бернардом Рэндсом специально для нынешнего юбилея, настолько классичен в противопоставлении солиста оркестру, что критика попадается на удочку, сворачивает в любимую колею и объясняет слушателю, что мы любим не только Ростроповича-музыканта, но и гражданина, борца против тоталитаризма. Но вот ведь нет давно никакого тоталитаризма, достойного титанической схватки, а нас по-прежнему тревожит сбивчивый поэтический монолог виолончели на фоне совершенно ее игнорирующих звуковых тканей оркестра. Сойдемся на противостоянии мятущегося духа безразличным космическим ритмам.

Так или иначе, но перед нами один из лучших экземпляров богатого жанра -- концерт для Ростроповича с оркестром. Мы имеем дело с одним из плодотворных клише в музыке второй половины века: как только необходим страстный монолог, возникает concerto for Slava (в этом жанре оказалось и короткое-короткое произведение молодой жены Рэндса, Аугусты Томас).

После перерыва следует "Дон Кихот" Рихарда Штрауса. Позвольте, а к чему здесь сольный пюпитр, это вовсе не концерт для виолончели (или альта, виолончели и скрипки) с оркестром! Штраус хотел, чтобы все играли с мест, не отвлекая от богатства оркестровки. Но вот Озава поднимает палочку и начинает сей оркестровый tour de force. Вроде бы тот же самый оркестр, который мы так знаем и любим, но что это с ними сегодня? Откуда такая страсть, такая энергия, от Озавы искры сыпятся, концертмейстер Малколм Лав звучит как Ойстрах... Да, любезный читатель, все, что мы в разные периоды жизни слышали про Ростроповича -- правда.