КоммерсантЪ / Пятница 14 февраля 1997

Ольга Манулкина, Михаил Мищенко

Петь на языке оригинала Мариинский вменяет себе в обязанность. Игнорируя факт существования в оперных театрах мира бегущей строки перевода или, по крайней мере, полного либретто в программках. Положим, "Если захочет барин попрыгать" или "Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный" действительно приходят на ум без особого приглашения. Но как раз в каватинах и ариях слова, в сущности, не так обязательны. Однако "Свадьба Фигаро" полна речитативов под клавесин (партия которого обозначена в программке как "соло в оркестре"). И здесь претензия на мировой стандарт оборачивается абсурдом. С ним научились справляться артисты, живо отыгрывая буффонные реплики, которые, как предполагается, известны наизусть всякому пришедшему в театр. Публике с этим справиться значительно труднее, так же как читать краткое содержание оперы в темноте партера или ложи.

Итак, извечная борьба текста и музыки в Мариинском увенчалась полной победой последней: пришли в оперу -- наслаждайтесь пением. На самом же деле любовному слиянию с моцартовской музыкой мешает назойливая дуэнья -- режиссер, ни на такт не оставляющий слушателя наедине с Моцартом. Очаровательные шалости -- Керубино-Кермит в зелененьком костюмчике и спортивной кепке и Барбарина-Пеппи Длинныйчулок, отплясывающие твист вместо фанданго, -- здесь не в счет. Придуманные неутомимым режиссером и отменно выполняемые молодыми подвижными артистами штучки занимают все время и внимание певцов и публики, а шалости в таком масштабе невыносимо скучны.

Не нужно полностью доверяться автору, который ставит на своей партитуре обозначение "buffa", если этот автор -- Вольфганг Амадей Моцарт. Не зря же другую его buffa -- Cosi fan tutte -- отцы жанра итальянцы отклонили как чуждую им по существу: туда, где предполагалось только переодевание, маскарад, легкомысленная итальянская игра, у Моцарта вторгся демиург Эрос. Честная буффа, поставленная в Мариинке, только во втором финале, где тоже, как Cosi fan tutte, бродят две пары не узнающих друг друга любовников, дала осечку. Попав в лабиринт сумрачного сада и запутанных отношений, герои почти было ощутили себя в волшебно замедленном времени: повеяло Сном в летнюю ночь, Гринуэем, но и тут все было испорчено излишней активностью телодвижений, да и сама сцена вдруг показалась слепком с видеооперы Поннеля.

В прозрачной легкой фактуре Моцарта не за что спрятаться, и разлад в моцартовском простеньком изложении грозит катастрофой. Избежать ее можно лишь правильно определив опорные точки конструкции -- главные акценты, вокруг которых собирается и держится мотив и выстраивается целое. И лишь тогда, когда дирижер понимает "проблему Моцарта" и знает, как ее решить, можно быть уверенным в том, что ты внимаешь моцартовскому шедевру. Широкий и размазанный дилетантский жест итальянского дебютанта этого понимания отнюдь не обнаружил. Эмоциональная дирижерская "хореография" не произвела впечатления на оркестр, предоставив ему свободу играть не вместе; достойно выглядели здесь только индивидуалисты -- деревянные духовые.

Нам приходилось уже писать о том, что певцы на мариинской сцене порой предоставлены самим себе и мужественно вступают в соревнование с отлично отлаженным гергиевским оркестром, не имея ни нужного числа репетиций, ни должного руководства. Когда место Гергиева за пультом занимает приглашенный дирижер, чей визит приходится объяснять ошибкой, не имея желания искать другие резоны, -- конкурировать певцам становится не с кем. Зато приходится сражаться на акустическом поле. В первом действии результаты были в пользу оркестра: солисты берегли голос, а оркестр несмотря ни на что выдерживал mezzo forte.

Шуман считал, что неокрепшие души надо питать светлым, лучезарным Моцартом, прежде чем перейти к Бетховену; в начале этого века датчанин Нильсен утверждал, что лучше позволить пианистам ломать пальцы на Шопене и Листе, чем душить Моцарта. Сегодня в представлениях о Моцарте царит полное смятение. Мариинский театр утверждает свою новую роль -- театра Прокофьева, поддерживает статус театра Верди, не изменяет русской классике и стремится стать театром Вагнера. Моцарт не входит в число амбициозных проектов: шума вокруг него нет, Гергиев им не дирижирует, и он присутствует на афишах как обязательный номер программы, без которого не сдать экзамен на звание эталонного оперного театра. Но не верьте. Это не Моцарт. Это -- "разыгранный перстами робких учениц", не в том темпе и не вместе, номер из хрестоматии оперного репертуара.