КоммерсантЪ / Среда 22 февраля 1995

Яновская поставила спектакль не столько для верных поклонников "солнечного" жанра, сколько для тех, кто привык за километр обходить советские театры музкомедии. Она рискнула доказать, что источаемый опереттой запах нафталина можно развеять, что легкомыслие может быть ненаигранным и естественным и что от оставшихся после спектакля на губах зрителя мелодий и куплетов не захочется наутро отплевываться. Правила жанра стали для Яновской лишь отправными точками. В оффенбаховском сюжете, пародирующем романтическую драму с кровавыми средневековыми ужасами, она нашла место лирическим мотивам и выстроила оперетту по законам настоящего драматического спектакля. Старая шутка о давно учрежденном, но никому не присужденном призе за пересказ содержания оперетты к спектаклю Яновской не относится.

История рыцаря Синяя Борода, отправившего на тот свет пятерых жен (естественно, оставшихся на самом деле целыми и невредимыми), прежде чем найти в разбитной поселянке Булотте настоящую любовь, вполне конкретна и лишена оперетточной размытой игривости. Шестая жена стала первой, увидевшей в мнимом злодее настоящего мужчину, а он, в свою очередь, только в ней увидел настоящую женщину.

Яновская, разумеется, помнила об оффенбаховском скептицизме, о его насмешках над театральными страданиями, сильными страстями и излишней чувственностью. Но пародии на оперетточные штампы, допущенные в "Оффенбахе", остаются в нем хотя и необходимыми, но лишь дополнительными тонами. Ирония в спектакле -- сильнодействующее вспомогательное средство, призванное стимулировать подлинное и истовое воодушевление. Страдание изгнано, чтобы дать волю жизнелюбивому веселью и духу беспечного наслаждения радостями жизни -- тому самому упоительному и манящему "тру-ля-ля", победоносно вынесенному в заголовок и подпрыгивающему на афише постановки ТЮЗа. Тому "тру-ля-ля", которое внезапно окликало сына правоверного талмудиста даже во время семейной молитвы и в конце концов привело на Большие бульвары и сделало королем канкана. Сам Оффенбах и его отец действуют на сцене, придавая спектаклю драматизм и превращая версию "Синей Бороды" в сюжет о власти призвания и высшего дара. Смешной маленький человечек, растрепанный и подслеповатый, дирижирует своей опереттой, жадно подстегивая мелодию, муштруя исполнителей и от нетерпения включаясь в ход событий. Его смех делается искренним только из-за его печали. Оффенбах, сыгранный Евгением Сармонтом, молодым артистом трагикомического дарования, ведет в спектакле тему скрытой, нервной гордости и повелительного честолюбия, по праву покоряющего весь Париж.

Именно на парижский бульвар из пародийно-сказочного средневекового пейзажа перенес действие "Синей Бороды" художник Сергей Бархин. Это праздничный, преображенный бульвар, ярко раскрашенный синим, красным, и белым -- цветами Франции -- и увешанный мигающими гирляндами. Город стал для музыканта естественной декорацией. Кажется, что труппа Оффенбаха, которой стало тесно в стенах театра, выбежала на бульвар и смешалась с прогуливающейся вечерней парижской толпой. Сам Оффенбах, заставлявший на сцене Bouffes Parisiens даже богов-олимпийцев плясать канкан и снискавший славу "растлителя Европы", в таких условиях запрещает актерам быть неэлегантными и неизобретательными. Правда, преодолеть на сцене внетеатральную реальность сегодня не стремятся разве что ленивые и глупые. Но получается это не у того, кто по отцовской привычке повторяет как заклинание слова о несбыточном празднике, который якобы всегда с ним, а у тех, кто сам себе устраивает "парижскую жизнь", не ссылаясь на расстояния и не откладывая ее на потом.