КоммерсантЪ / Четверг 22 июня 1995

Юлия Бедерова, Светлана Сафонова

Определение манеры и стиля Хулио Иглесиаса де ля Куэва не вызывает споров -- это квинтэссенция песенного жанра. Чем бы ни пользовался Иглесиас для его адаптации к моде или традициям принимающей страны, песня звучит так же, как и сто лет назад. Для Иглесиаса она хороша тогда, когда мелодия красива и объемна, но не слишком сложна. Когда каждый непрофессионал легко может ее спеть, и поэтому она запросто отрывается от специфического образа первого исполнителя, способна обрастать множеством версий и переходить в категорию народных. Все 27 лет своей карьеры Иглесиас так и строит репертуар: часть песен написана им самим или для него в лучших традициях жанра (как, например, давний хит "Nataly" Жильбера Беко, вызвавший на московских концертах бурю восторга). Другая часть, не меньшая по объему и равноправная по значению, складывается из чужих или народных песен.

Испанский певец работает так, будто обладает полномочиями собирать со всего мира предметы народного обожания и выстраивать из них нечто вроде хит-парада. Причем в отличие от обычных списков слушательских симпатий, в этом все удивляет единообразием. Французский шансон оказывается братом-близнецом рок-песни, а итальянская песня почти не отличима от латиноамериканской хабанеры. Единство обескураживает, настолько "Жизнь в розовом свете" Эдит Пиаф (в этот раз Иглесиасом не спетая, но запомнившаяся по прошлому приезду) и новинка в репертуаре певца -- "Fragiale" Стинга, записанная на альбоме "Crazy" и под гул одобрения исполненная в Москве, изначально не имея друг с другом ничего общего, вдруг становятся похожи. Каждую из них можно спеть под балконом: все песни, отобранные певцом для своего общения с публикой, как бы ни различались по стилю их оригинальные версии, в итоге становятся серенадами в устах вдохновенного служителя печального образа.

Иглесиас, словно глас народа и выразитель его любви к мелодичным песням, шлягеры даже не поет, а напевает вполголоса. Он импровизирует, обвивается голосом вокруг темы, давая свободу слушательским воспоминаниям. Его версии не перечеркивают стереотипного варианта, и публика получает то, что желает -- радость узнавания, но при этом и необременительное изменение в песне -- предмете своей любви, которое помогает так же любить его и дальше. На московском концерте певец, примостившись на табуреточке и скрестив по-турецки ноги, при погашенных прожекторах и замолчавших музыкантах прочел россиянам проповедь любви. "Мир смотрит на вас! Вы даже не представляете, сколько ожиданий мира связано с вами! Любите и будьте свободны! Занимайтесь любовью, чтобы освободиться!" Москвичи восприняли призыв с одобрением. Нашла отклик и способность Иглесиаса с отменным профессионализмом творить на концерте атмосферу роскошного карнавала. Его умение не навязывать, а терпеливо и старательно вымаливать у публики ответную реакцию, когда стеснительная аудитория не только аплодирует, но начинает петь так, как хочется кумиру, вызывала благодарность и восторг. Иглесиас безупречно исполнял роль сдержанного, но упорного рыцаря, чья Прекрасная Дама -- вся аудитория от первого ряда партера до галерки.

Выходя на сцену, Иглесиас балансирует на грани вкуса и китча, что позволяет ему умело манипулировать аудиторией. Голос певца от природы нюансами не блещет, но, постоянно работая с собственным микрофоном, незаметно указывая звукооператорам, как изменить громкость звучания аккомпанемента, кого из состава вывести на первый план, Иглесиас делает музыку гибкой и богатой нюансами. Нужно отдать должное и уровню шоу, в котором качество звука и тщательно проработанных световых эффектов (обеспечены фирмой Britania Row, проводившей московские концерты группы Pink Floyd) компенсировали статичность вытянувшегося по струнке солиста. Певец стоял почти как вкопанный (впрочем, выразительно жестикулируя), а перманентно шевелящиеся прожектора, музыка и то и дело выходящий вперед саксофонист символизировали оттенки его сильных эмоций. За лучезарным восторгом "Голубки" следовало сдержанное страданием "Fragiale" (у Иглесиаса звучит романтичнее и проще, чем у Стинга), залихватская народная латиноамериканская песенка "Bamboleo" (хит группы Gipsy Kings) сменялась экстазом "Can't Help Fall in Love" из репертуара Элвиса Пресли. Мягче и мелодичнее, чем в оригинале, звучали гуахира ("Oye Como Va") Карлоса Сантаны и "When I Need You" Лео Сейера.

"Это было чем-то вроде национального безумия. Все, даже собаки на улице, пели мою песню", -- рассказывал певец о победе на фестивале в Бенидорме в 1968 году. Но и теперь все двуногие и четвероногие с трудом сдерживают бурные чувства восторга и зависти к нежному и нестареющему артисту, поющему всенародные песни в обмен на всенародную любовь.