КоммерсантЪ / Суббота 02 марта 1996

Сюжет о смерти и воскрешении знаком Денисову не понаслышке. Еще не прошло двух лет с того дня, как на шоссе, ведущем из Рузы в Москву, его автомобиль лоб в лоб сшибся с машиной, выехавшей на встречную полосу. Стальное здоровье и французская медицина вытащили Денисова с того света. Сейчас он снова (уже во второй раз) в Москве. При нем палка, на которую он опирается, и знакомая мальчишеская нетерпимость: "Римский-Корсаков рационален, Скрябин поверхностен, политические произведения Луиджи Ноно -- плохая музыка вроде Свиридова, зато Глинка, Моцарт, Чайковский, Мусоргский, Веберн, Дебюсси, зато Шуберт... Сочинение должно рождаться как дитя или цветок, душа музыки -- мелодия, и я, авангардист, всегда любил композиторов, которые, когда сочиняли, плакали".

В концерте композитор объединил ранние опусы с новыми. Отличительная черта новых: подпись в углу картины, размножившись, стала практически единственным мотивом произведения. Варианты этого мотива, на котором строится весь интонационный материал, в России называются "черви", в Италии -- "спагетти", в музыковедении -- "интонация-монограмма EDS" (EDiSon DEniSov). Как бы интонационно, инструментально, драматургически мастерски ни были выстроены эти заклинания, про них можно сказать лишь: "Вот еще, и еще, и еще одно произведение Эдисона Денисова". Иное дело -- опера "Лазарь".

Шуберт бросил сочинять ее в 23 года. "Кто из наших композиторов в 23 года достиг такого профессионализма?" -- Денисов безнадежно оглядел присутствующих на прослушивании. Говорят, в этом возрасте Шуберт узнал, что неизлечимо болен. После этого он начал, закончил или не закончил множество других произведений -- возможно, о прощании, но не о воскрешении. "Лазаря", состоявшего из полутора актов, нашел и исполнил его брат. Потом опера тысячу раз исполнялась и записывалась. Никто только не решался ее закончить, хотя либретто Августа Хермана Нимейера сохранилось целиком.

Первый акт, сделанный Шубертом полностью, идет 49 минут. Это не Шуберт песен или сонат -- это возвышенный, серьезный, стиль, длинные академические арии, добросовестно аккомпанированные речитативы, породистая работа -- между тем, кажется, что до самой смерти Лазаря, где вступают тромбоны и хор, ничто фантазию Шуберта не будит. Второй акт -- 33 минуты, из них 10 последних -- Денисова. Начало удивляет экстравагантным гармоническим языком; кажется, что именно это мог написать Денисов. Но пока все в порядке, лишь все ближе миг, которого ждут с любопытством, надеждой и опаской. Музыка Шуберта должна перейти в музыку Денисова. "Вот досюда дошел брат Фердинанд. Дальше -- все еще Шуберт, здесь еще нет ни одной моей ноты, но этого никто никогда не слышал". Еще немного -- и ноты Шуберта на пульте меняются на авторскую партитуру Денисова. Начинается ария Марты. Первые такты -- еще Шуберт. Денисов поднимает руку. "Конец!" -- резко выкрикивает он. Между тем ария продолжается; никакого шва нет. Только интонации незаметно начинают приобретать большую конструктивную сделанность, скрытую за внешней невесомостью. Буквально пару минут мы можем ощущать, как работает машина времени, переносящая нас на два века вперед и вручающая перо отчаявшегося юноши в руки мастера втрое его старше. Это прекрасно. Ничто в дальнейшем с этим сравниться уже не может.

Очутившись в конце XX века, стиль Шуберта поначалу как будто сохраняется, но очень быстро начинается химическая реакция: новое время и новый автор не оставляют никаких сомнений в своем присутствии. Главный интерес -- сама историко-юридическая конвенция замысла: кто автор, с кого спрашивать? Третий акт идет 44 минуты. Это некая немецкая опера, уколами неоклассицизма вылеченная от мыслей о возрасте. О Денисове явно свидетельствуют лишь монограмматические черви и некоторая подспудная сентиментальность в духе West Side Story. О Шуберте -- пожалуй, лишь пара лейтмотивов, которых он, как известно, не применял.

Денисов сказал, что обязан был не написать свои полтора акта "хуже". Получилось ли это? Ответить -- поступить вопреки воле автора. Духовную музыку, по его словам, обсуждать нельзя. В этом тезисе, сколь расхожем, столь и личном до предела, вовсе не содержится желания оградить свой труд от критики. Обращение к "истории" объединяет Денисова с теми авторами нашего времени, кто стремится поставить объективный канон выше собственного композиторского "я". Но самому выбору канона, акту все же сугубо индивидуальному, Денисов предпочитает ситуацию "производственную" (закончить работу умершего коллеги). В то же время он наделяет себя правом личного присутствия в этой работе (возможно, испытывая бремя опыта воскресения, которого Шуберт был лишен). Присутствие это носит скорее символический (применение монограммы), нежели художественный характер. И тем не менее именно оно делает оперу "Лазарь" одним из самых индивидуальных текстов религиозной музыки начала XIX -- конца XX века.

Современные русские композиторы: Эдисон Денисов