КоммерсантЪ / Суббота 21 сентября 1996

В золотые времена Шаляпина, Горького и Рахманинова дирижер Сергей Кусевицкий с фырканьем и плеском вез на колесном пароходе оркестр, нанятый на купеческие деньги своей жены. Плывя туда, играли в городах по правому берегу, назад -- по левому. В те времена Волга, наверное, была глубже и шире, и Кусевицкому не так уж пригодился бы современный многопалубный "Александр Радищев", который хорош не только идеальной ровностью хода, но и системой рулевого управления, позволяющей судну длиной 125 метров развернуться в круге диаметром всего лишь на пять метров больше.

Мы, недалекие гуманитарные журналисты, никогда не узнали бы об этом, если бы не Михаил Плетнев -- о прочих материях, нас интересовавших, он распространялся гораздо менее охотно. Другую важную вещь, впрочем, сказал нам директор РНО Сергей Марков: с концом советской власти зима стала похожа на зиму, лето на лето, и даже уровень воды в Каспийском море пошел на поправку. Но, в отличие от природы, с музыкой само собой не получается: московские оркестры сидят по домам на голодном пайке, их составы меняются на триста процентов за год, а гастрольные поездки по родной стране стали почти таким же достоянием истории, как и щедроты г-жи Кусевицкой.

Последний столичный оркестр побывал в Самаре задолго до того, как она перестала быть Куйбышевым. Кроме того же плетневского: год назад, когда еще жив был тольяттинский АвтоВАЗбанк, оркестр заехал с концертом в Самару и получил предложение сыграть на следующий год цикл из десяти программ. Было сыграно семь, задолжали три. Самарское управление культуры не выбросило слов на ветер. Как ни удивительно, взяв на себя львиную долю расходов по турне, оно умудрилось добыть их ценой мудрой экономии бюджета. Всей прочей кухней занимался оснащенный и международно подготовленный "стафф" РНО. Он обязан сделать все, чтобы маэстро оставалось только выйти на репетицию к готовому оркестру, а также вовремя получить положенный чек. Менеджеры и администраторы всевозможных специальностей образуют разветвленную структуру с представительствами в США, Британии и Южной Корее. По столь торжественному случаю посланцы из этих стран (кроме, правда, последней), как и их соотечественники-журналисты, проехались вдоль волжских берегов, где повидали немало экзотики -- например, детский дом в Самаре, обитателям которого был выдан шоколадный дар фирмы Mars, одного из спонсоров проекта.

За шесть лет, прошедших с тех пор как, переманив по 20 человек из четырех лучших оркестров Москвы, Российский национальный заявил о своем существовании, его состав практически не изменился. Из музыкантов убежали единицы, и те не назад, а к Спивакову. Оставшиеся клянутся, что играют с равной отдачей в Эдинбурге и в Самаре, хоть там и там лишены привычной возможности подрабатывать частным извозом. С нежностью вспоминают прежних шефов -- но уважают и нынешнего, по крайней мере за ум. Любят хорошие гонорары -- но могут раззадориться и при среднем. Вечерами выпивают -- но пиццикато. Несмотря на обвал работы (семь разных программ), они как будто были довольны волжской гастролью -- как и сам Плетнев, заметивший однажды безо всякого вымогательства со стороны прессы, что эта поездка по Волге -- первый тур в жизни, который доставляет ему удовольствие.

С ним, как всегда, мама, иногда -- 23-летний Олег Полтевский, личный менеджер и единственный ученик (в этом туре он дебютировал как дирижер, аккомпанируя Плетневу в фортепианных концертах и проявив незаурядный волевой напор, заставляя оркестр ускорять темп в григовской "Пещере горного короля"). Сам Плетнев сохраняет полное спокойствие и в кают-компании, где, глядя поверх завтракающих, оценивает расстояние до берега, и на репетиции. Никакая ситуация не может превратиться в экстремальную -- ни когда на пробах "Картинок с выставки" у бедного еврея заело клапан на трубе, ни когда внезапно пропал первый гобой, решивший из лучших чувств заранее переодеться. В день перед Третьей симфонией Скрябина Плетнев завершил репетицию словами: "Друзья! Такую партитуру за один раз подготовить невозможно. Но я надеюсь на ваш слух, ваш разум и ваше музыкантское чутье". Третья симфония, названная автором "Божественной поэмой", вышла на редкость удачно -- и по качеству игры, и по контакту дирижера с оркестром. Суперпартитура превратилась в почти по-камерному прозрачную; стоит ли говорить, что все божественное такой интерпретации только бы повредило.

Самарские концерты проходили в филармонии, перестроенной из бывшего цирка, где Шаляпин в свое время петь презрительно отказался, а Кусевицкий развлекал публику негром, играющим на красном контрабасе. В Тольятти концерт планировался в большом заводском зале; заводу за неуплату отключили свет, и пришлось выступать в ДК -- там, при полном отсутствии акустики, оркестр выдал Четвертую Чайковского по высшему классу. Этого можно было ожидать: Чайковский, в котором трогает не лирика, а холодное отчаяние финалов -- лучшее, что делает сейчас Плетнев и РНО. И после этого ни на что меньшее соглашаться уже не хочется.

За время моего пребывания с оркестром я слышал восемь отделений -- из них со мной останутся два. Или три: Пятнадцатая Шостаковича, прозвучавшая в Казани, недобрая и колючая, недоделанная и пока не найденная по замыслу, спустя время явно может стать новой визитной карточкой оркестра.

К Казани, вероятно, Плетнев подплывал с особым чувством -- там он провел детство. Казань стало не узнать: чистый, мирный и красивый город теперь оснащен залом европейского уровня: говорят, недавно, когда российский президент оказался напротив входа с надписью "Зур концерт залы", его восхищение было неподдельным до невозможности цитирования. Английская акустическая фирма проводила перед концертами саундчек (обязательно при тихом и полном зале), похожий то ли на эзотерический ритуал, то ли на авангардный перформанс. Но наряду с европейскими веяниями культуру и по сей день счастливо опекают веское телефонное право, традиция закатывать перед концертами торжественные части по сорок минут и неколебимый памятник Ленину в центре города.

Плетнев открывал в Тольятти и Казани концерты академии музыки "Новое передвижничество". Идея Крамского, проводимая московским профессором Всеволодом Задерацким при помощи института "Открытое общество" Фонда Сороса, в Казани должна воплотиться уже в 12-й раз и с особым размахом -- от народных песен до терменвокса, от сюиты "Алтынчеч" до лекций про "необарокко" и про "канонизированную нестабильность", от Губайдулиной и еще 22 татарских композиторов до Российского национального оркестра. Но Плетнев словно оробел, и просвещенная публика, часть из которой еще может помнить нынешний плетневский репертуар в исполнении самого Рахлина, была вправе разочароваться. Однако успех был все равно огромный, и именно в Казани Плетнев расщедрился на единственный за все турне "бис" -- не до конца выдержанный в пентатонике марш Салиха Сайдашева, тот самый, с которым отходит на Москву поезд "Татарстан".

В Москве сегодня -- очередная репетиция; руководство оркестра, который пользуется услугами автоперевозок и делит убогий ДК МАИ с экстрасенсами и дискотеками, теперь занято тем, чтобы заполучить в собственность половину кинотеатра "Родина", а целиком -- спонсорский грузовик "мерседес-бенц", уже давно застрявший на таможне. Ведь передвижники могут не только просвещать регионы своим собственным искусством, но и представлять там весь мир. РНО становится не только РНО, но и чем-то вроде агентства: в следующем году оно собирается провести похожим маршрутом российско-американский молодежный оркестр, с плетневскими солистами в качестве концертмейстеров; за ним, возможно, последует и какой-то хороший лондонский оркестр. А через два года РНО снова отправится в турне по Волге -- теперь уже по всей. Прошедший тур показал, что подобные планы далеки от иллюзий. Хотя, как говорит Михаил Плетнев, "питать иллюзии -- это очень практично".