КоммерсантЪ / Пятница 14 октября 1994

Если отбросить специальные концерты, представляющие редкие сочинения, тематические программы и деятельность энтузиастов старинной или современной музыки, то образ "классики", звучащей в наши дни в нашей стране, формируется из двух генеральных составляющих -- австро-германская музыка XVIII-XIX веков (прежде всего Бетховен) и произведения русских авторов XX века. Конечно, репертуар трех концертов еще не дает оснований для статистики, хотя бы потому, что не звучали произведения Шопена (единственного столь же популярного композитора иной школы) или русских классиков (Чайковского, Рахманинова, Скрябина). Но все же нельзя отрицать, что из музыки прошлых веков наибольшим авторитетом пользуется немецкая, а в музыке XX века ни один зарубежный композитор (за исключением, может быть, Дебюсси и Равеля) не смог занять в сознании большинства музыкантов места, равного Прокофьеву или Шостаковичу. Более того, кажется, что русскому слушателю именно эта, несомненно существующая, логика духовной и культурной преемственности (Германия XIX века -- Россия XX века) кажется наиболее истинной и безусловной. Поэтому программы состоявшихся концертов вполне красноречиво свидетельствуют об основных репертуарных предпочтениях отечественных исполнителей камерно-симфонической музыки.

Большой зал, 8 октября. Элисо Вирсалазде, фортепиано. Бетховен, Прокофьев. "Памяти Г. Г. Нейгауза".

О значении пианистического и педагогического творчества Нейгауза писал в прошлую субботу, в связи с 30-летием со дня смерти великого музыканта. Элисо Вирсаладзе -- самая загадочная из сонма его многочисленных учеников. Ее не отнесешь к ряду художников философски-аналитического типа, как Рихтер или Гилельс; с другой стороны, она не из тех, кто безотчетно следует стихии лирического дара. Секрет ее искусства -- в исключительной гармонии интеллектуального и чувственного, культурного и природного, волевого и пассивного. Вирсаладзе не нуждается в отчетливо выраженной индивидуальной манере; она играет -- словно прислушивается, а слышание словно проникает за историческую суть произведений. В ее Прокофьеве (Восьмая соната) не было ничего навязчиво русского, а в Бетховене (Седьмая, Восьмая и Andante favori) -- специфически немецкого (Бетховен у большинства пианистов школы Нейгауза просто светится германской философией и поэзией). Вирсаладзе избирает такой способ размышления о мире, при котором ни одна идея не утверждается да конца, чтобы не потеснить равно-возможного прочего, не нарушить целомудренного баланса сущности музыки.

Малый зал, 12 октября. Олег Ведерников, виолончель. Алексей Гориболь, фортепиано. Бетховен, Дебюсси, Шуман, Шостакович.

После победы на конкурсе камерных ансамблей в Трапани (Италия) дуэт молодых музыкантов выступает уже несколько лет (не так часто -- в Москве), исполняя классический репертуар, но не чураясь и современной музыки (Шнитке, Десятников). При абсолютном ансамблевом понимании артисты столь же непохожи друг на друга, как и, например, Элисо Вирсаладзе и постоянно играющая с ней в ансамбле виолончелистка Наталия Гутман. Алексея Гориболя отличает красивый мягкий звук, склонность к утонченному, ясному, с оттенком гедонизма, пианистическому стилю, а также завидная стабильность. Виолончелист Олег Ведерников не столь ровен, но музыку, соответствующую его лирическому дару, играет с подлинной поэтической увлеченностью, особо раскрываясь в широкой вокальной кантилене -- что и произошло в Виолончельной сонате Шостаковича (1934, исполнена к 60-летию создания), ставшей лучшим номером программы.

Большой зал. 13 октября. Российский Национальный Симфонический Оркестр. Дирижер -- Арнольд Кац. Солист -- Николай Петров, фортепиано. Вебер, Бетховен, Прокофьев.

Снова Бетховен и снова Прокофьев. А также Вебер -- увертюра к опере "Волшебный стрелок", лучший экзамен для любого оркестра. Маэстро Арнольд Кац в год своего 70-летия (о котором писал 30 сентября) выступил в нескольких странах с несколькими оркестрами, а среди московских выбрал так называемый плетневский. У органичного, темпераментного Каца дирижирование -- в крови, и его артистическая природа противоположна несколько инкубаторскому таланту основного руководителя. Поэтому и оркестру, и дирижеру пришлось употребить весь взаимный профессионализм, чтобы поддержать друг друга на многочисленных поворотах разбушевавшейся Третьей симфонии Прокофьева. "Императорский стиль" был выдержан в Пятом концерте Бетховена, который Николай Петров сыграл с присущей ему ориентацией в разветвленной иерархии бетховенских фраз и в идеальном балансе с оркестром.