КоммерсантЪ / Четверг 21 апреля 1994

Опера Глинка "Руслан и Людмила" вошла в историю как самая принципиальная и самая противоречивая русская опера XIX века. В свое время из-за нее вчистую разругались два крупнейших музыкально-критических авторитета -- Серов и Стасов, каждый из которых выражал не только свое мнение, но и позицию целой партии. В высокой оценке музыкальной стороны оперы сходились обе стороны. Но Серов полностью отказывал творению Глинки в драматизме, правде характеров, сценическом интересе. Стасов и его единомышленники утверждали, что именно это-то и хорошо, что искусство может праздновать рождение нового типа оперы, который соответствует национальной природе русского эпоса и сказки. Этот спор и вражда способствовали развитию двух основных линий в русском оперном театре -- музыкальной драмы и лирико-эпической оперы, и даже, более того, двух ведущих направлений в русской музыке вообще.

Версия Евгения Колобова придумана как будто прямо для того, чтобы Стасову и Серову, если бы они оказались ее слушателями, не о чем стало бы спорить. Роскошная пятиактная тягомотина глинкинского оригинала сведена к двум актам: композиция представляет собой род дайджеста, где не успеваешь оглянуться, как все позади и уже звучит... увертюра, пересаженная из начала оперы в конец. В каждом действии оставлены самые популярные арии и хоры, а в придачу к ним для приличия (не для связности -- о ней в таком варианте говорить не приходится) -- еще пара-тройка не слишком длинных сцен. Опера по объему действительно приблизилась к нескольким страничкам пушкинской поэмы: соскучиться, действительно, не успеваешь. Но вместе с тем опера исчезает как таковая. Более всего это напоминает концерт из оперных номеров или то, что когда-то на радио называлось "монтажом".

Правда, это все-таки не концерт, пусть опера идет и не в театре. По левому борту оркестра есть очерченный мелом уголок, где артисты перемещаются и принимают позы. Иногда, на удивление зала, появляются и "режиссерские находки" -- мафиозный карлик в образе Черномора, ученый Кот или девы с обручами, на пару минут возникающие из-за кулис. Серьезного разговора эта белыми нитками шитая, дилетантская, не особенно зловредная постановка не заслуживает, хотя, возможно, именно ею театр гордится. С музыкальной же стороны гордиться в самом деле можно многим.

В первую очередь хором (хормейстеры Наталия Попович и Сергей Лысенко) -- точным, мягкозвучным, сбалансированным во всех партиях. Хорош и оркестр театра: в нем отлично звучат деревянные и даже, что редкость -- медные. Во всем чувствуется тщательная работа -- стиль точен, детали на месте; превосходно сделаны и отдельные голоса в оркестре, как, например, соло на английском рожке в исполнении артистки оркестра Дадычкиной (на премьере в 1842 году эту партию исполнял Брод, европейская знаменитость). Солисты-певцы не наделены впечатляющими голосами, но их подбор отличается ровностью. Колобовская опера -- ансамблевая по существу, и право быть на первой роли принадлежит одному Колобову. Все же многие места партитуры были исполнены им несколько поспешно, суетливо -- возможно, из боязни за певцов, возможно -- из общего желания проскочить через все события эпоса со скоростью поезда, воспетого Глинкой в "Попутной песне", но не в "Руслане".

Высоко оценивая музыку оперы, критик Серов называл произведение Глинки "ложно задуманным", несостоятельным как музыкально-драматическое целое. Именно его мнение (а не Стасова) подходит теперь к работе "Новой оперы". Как и в прошлом веке, оно не отменяет аншлага.