КоммерсантЪ / Суббота 06 ноября 1993

Если выделить в музыкальном мире нынешнего Петербурга то, что можно оценить по меркам искусства, то в числе основных ориентиров, вероятно, окажутся столпы сакрального авангарда: Галина Уствольская и Александр Кнайфель, эпатажный радикал Юрий Ханин, коммерческая звезда Сергей Курехин и марсианин, скрывающийся под маской композитора -- Олег Каравайчук. Помимо них существует широкое поле академической музыки, к которому и относится Леонид Десятников. Относится, чуть-чуть отклоняясь в сторону, ибо его имя почему-то известно не только музыкальным кругам, но и части межотраслевой богемы. Очевидно потому, что музыка Десятникова дает повод к употреблению столь популярных понятий как "игра со стилями", "кич", "постмодернизм". Впрочем, определяют ли они суть его произведений?

Концертов у Леонида Десятникова так же мало, как и у всех остальных, поэтому московский вечер, пластинка и буклет (к этому перечню можно добавить и недавнюю демонстрацию по телевидению фильма режиссера Александра Зельдовича "Закат" по Бабелю, где Десятников с большой нежностью и вкусом пофантазировал на еврейский лад) явились редкой возможностью познакомиться с творчеством композитора, чей талант и мастерство не оставляют сомнений.

Десятников отдает предпочтение вокальной музыке, очень пластичной и благодарной для певцов. Его лирические циклы, в особенности -- "Любовь и жизнь поэта" (1989) на стихи Хармса и Олейникова, богаты не только интонацией, но и вокальными красками (в отличие, скажем, от аскетичного Валентина Сильвестрова, другого вокального мастера нашего времени). Певцам есть что попеть, музыкантам -- что поиграть: пример тому элегантная и осмысленная игра пианиста Алексея Гориболя. К сожалению, на концерте не все исполнители чувствовали себя так же уверенно, чего не скажешь о записи на пластинке, где музыка Десятникова представлена очень хорошо (а также хорошо записана и хорошо аннотирована -- если не считать, что пара абзацев с завидным прилежанием переписана из текста другого критика о другом композиторе).

Музыкальный язык Десятникова, очень легкий и мелодичный, сочетает изысканность вкуса и инфантильную непосредственность: многие сочинения вполне следуют канонам детского репертуара (среди них лучшие -- фортепианные сюиты "Отзвуки театра" и "Альбом для Айлики", обе -- 1980). Часто его музыка звучит "из XIX века" (название одного из вокальных циклов 1979 года), но также из XYIII (Бах или Гайдн, на теме которого построены инструментальные "Вариации на обретение жилища", 1990) или из XX (прежде всех -- Стравинский). Неоклассицизм последнего является также образцом общения со стилями прошлого; разница же прежде всего в том, что Стравинский работал в другой культурной ситуации.

От современников-поставангардистов Леонида Десятникова отличает широкая и бессистемная восприимчивость. Главная же особенность его творчества в том, что оно и не стремится стать индивидуальной замкнутой -- или пусть даже разомкнутой -- системой. Для современной музыки это пока еще нетипично. Если вы слушаете Штокхаузена, то никого другого вы слушать уже не в праве. Если Пярта или Шнитке, то этого права у вас тоже нет -- по крайней мере, в тот момент, когда вы слушаете Пярта или Шнитке. Если же вы слушаете Щедрина или Бориса Чайковского... впрочем, вы этого не делаете. Десятников обаятелен потому, что он охотно разрешает вам слушать других композиторов. И они охотно гнездятся в его сочинениях. Дело не в цитатах, которых могло бы и не быть, а в незаметных для самого слушателя передислокациях из одних знакомых пейзажей в другие. Где Десятников? Его звуковой мир -- интегрированная среда. Он делится с усталым потребителем культуры неожиданно современным природным даром совместимости.

Он не входит ни в какие группы и композиторские партии, по поводу своей музыки не теоретизирует. Он верит в языки, на которых говорит, живет в музыке, а не играет ее стилями. Между ним и его материалом нет интеллектуальной дистанции. И, уж конечно, режьте вашего рецензента, Десятников не постмодернист.

Может быть, только одно произведение звучит так, будто сам автор поверил в собственный постмодернизм, -- англоязычное The Leaden Echo ("Свинцовое эхо" -- 1991, для ансамбля с солирующим контратенором), восходящее к традиции английской музыки, вехи которой обозначаются Перселлом и Бриттеном. Но даже здесь некоторая герметичность и заданность стиля трещат под напором необыкновенно сильного -- для такой мягкой и созерцательной натуры -- и открытого чувства (содержание стихов поэта-иезуита Дж. М. Хопкинса -- "скорбный вой" по уходящей с молодостью красоте).

Безусловно, музыка г-на Десятникова заслуживает более частого исполнения. И если меры по ее выходу к слушателю возымеют успех, то это будет косвенным свидетельством того, что парадокс об обратно пропорциональной зависимости дара и неповторимости постепенно входит в силу. Море таланта и капля индивидуальности -- разве это не прекрасно?

А пока этот петербургский жаворонок переживает, как замечательно сказано в аннотации к пластинке, "невидимую миру эволюцию" и приближает тот недалекий день, когда на десятом концерте "Союза Музыкантов" мы соберемся на отпевание композитора Единичникова и поминки по монографической культуре.

Современные русские композиторы: Леонид Десятников