Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2002/04/29/44815

Ведомости / Понедельник 29 апреля 2002

Юбилейная, десятая, церемония вручения Международного балетного приза Benois de la Danse не обещала никаких неожиданностей. Среди номинантов на награды значились в основном хорошо знакомые хореографы, танцовщики и «деятели хореографии». Однако в Большом театре разразился скандал, какого эти стены никогда не знали. Теперь он может гордиться, что пережил страсти посильнее, чем парижская Opera во время премьеры «Эрнани».

Вручение этого русского по происхождению приза с французским именем в Москве проходило уже пять раз: он был учрежден в 1992 г. Международным союзом деятелей хореографии во главе с Юрием Григоровичем. Как и всякий международный приз, Benois de la Danse сразу попытался идентифицировать себя с кинематографическим «Оскаром». Вместо денег он предполагает вручение скульптуры работы Игоря Устинова и снисходящую в момент награждения на голову лауреата мировую славу. Мы относились к нему, как привыкли относиться в Советском Союзе к Ленинским и Государственным премиям — единственным и неповторимым, бескомпромиссным, биться за которые надо так, чтобы потом не жег позор за бесцельно прожитые годы. Потому отсутствие четко сформулированной концепции, критериев оценки, процедуры выбора лауреатов и неизменное наличие среди них солистов Большого театра, тогда еще возглавляемого Григоровичем, позволяли уже до церемонии писать обличительные рецензии. А ежегодный «недоезд» звезд первой величины за лауреатской статуэткой воспринимался в отрезанной от цивилизованного балетного мира Москве как личное оскорбление.

Но с той поры, как Григорович — создатель проекта и неизменный председатель жюри — оказался вне Большого театра и Benois de la Danse уехал странствовать по миру (с 1995 г. в Москву он возвращался только однажды — четыре года назад, когда сцену предоставил Кремлевский дворец), оказалось, что 10 лет назад он был одной из немногих форточек в большой мир. Просто к нему нужно было относиться так, как относятся к подобным мероприятиям во всем мире, — как к гала-концертам с разнообразной программой, благодаря которым в России видели хотя бы фрагменты новых спектаклей Джона Ноймайера и Ролана Пети, а в Большом театре танцевали Доминик Кальфуни, Алессандра Ферри, Изабель Герен, Николя Ле Риш, Александр Кёльпин, Хулио Бокка…

Теперь об «Оскаре» не говорят, но и о респектабельности Benois de la Danse не спорят — статуэтка двух танцовщиков на зеркале хранится у Сильви Гилем, Каролин Карлсон, Манюэля Легри, Ульяны Лопаткиной, Дианы Вишневой, Мари-Клод Пьетрагалла, Владимира Деревянко, Иржи Килиана, Николая Цискаридзе, Начо Дуато, и даже Москва перестала пугать настоящих и потенциальных лауреатов медведями на улицах и клопами в гостинице.

Но от российской реальности отвык и Юрий Григорович, в последние годы вручавший Benois de la Danse в Варшаве, Париже, Берлине, Штутгарте. Он не предусмотрел того, что в России балет все еще остается самым консервативным из искусств — искусством для школьных учительниц и младших научных сотрудников. Стремясь соответствовать актуальным хореографическим идеям, Григорович позволил включить в число претендентов на звание лучшего хореографа года спектакли двух провокаторов contemporary dance — Вима Вандекейбуса и Яна Фабра, которых в прошлом сезоне очень занимала физиология исступленных женщин-вакханок. Спектакль Вандекейбуса «Почесывая внутренние поля» (в программе Benois он стыдливо переименован в «Задевая за самое сокровенное»), на этот раз не доехавший до Москвы, уже был показан у нас, и ничего, кроме зевоты и вежливых аплодисментов среди традиционных завсегдатаев фестивалей современного танца, не вызвал. Такова же была бы и судьба Яна Фабра, несколько лет назад целый вечер мучившего российскую публику пауками, ползавшими по танцовщице в подвенечном платье, а теперь для Авиньонского фестиваля поставившего спектакль «Мои движения одиноки, словно бездомные псы». Если же в партере сидела бы традиционная бриллиантовая VIP-публика, она бы тихо проспала спектакль Фабра. Но для балетоманов, пришедших за Петипа, Ноймайером и Ратманским, увидеть на сцене Большого театра вместо утонченных рефлексий Одетты или Жизели мастурбирующую женщину, даже внешне не похожую на нежных тонкокостных балерин, оказалось выше их сил. Первыми не выдержали мужчины — кто-то нервно захлопал, кто-то рванул по ногам из зала, кто-то истерически крикнул на весь зал: «Позор, Григорович!» За моей спиной началась почти рукопашная: одна группка молодых людей вопила «уходи», пытаясь перекричать соседское «браво». Женщина впереди жалобно сказала: «Слава богу, что муж остался дома». Даже закаленному опытному конферансье Святославу Бэлзе оказалось нелегко после этого выйти к публике — вместе с Екатериной Андреевой они на двоих не смогли выдавить из себя ничего, кроме того, что «искусство бывает разным, и мы, к сожалению, не можем оказать влияние на решение жюри».

После этого церемонию попытались продолжить как ни в чем не бывало — вручали дипломы, выносили статуэтки, целовали, кланялись, говорили поздравительные спичи и благодарственные слова, победитель в номинации «За жизнь в искусстве» нидерландский хореограф Руди ван Данциг выехал на сцену в колеснице Фараона из «Дочери фараона», показывали хороший балет — Мариинский, Гамбургский, Нидерландский, Баварский. Даже если бы не было Яна Фабра, мыслей и слов хватило бы на большую рецензию — например, о том, что понятие «провинциальный балет» умерло и любая бывшая балетная резервация теперь способна потеснить столицы, что бывший Советский Союз продолжает подпитывать своими кадрами весь мир, а русская балетная школа, даже если она производства Алма-Аты, жизнеспособна и порой выдает результаты, заставляющие позавидовать Москву и Петербург.

Однако перевозбужденный полнолунием зал уже не мог контролировать собственных эмоций. Он бурно реагировал, когда на прозрачном заднике вдруг появлялись головы каких-то уборщиц, шедших с ведрами по краю сцены, когда прямо посреди номера выносили цветы танцовщикам и когда Екатерина Андреева, путаясь в кринолине, задирала юбку до колена.

Настоящий же взрыв эмоций вызвало оглашение результатов в номинации «Лучшая танцовщица». Едва рядом с именем француженки Орели Дюпон прозвучало: «Анастасия Волочкова», зал закричал, зашикал, затопал ногами. И хотя за несколько минут до этого, наблюдая за топорным исполнением Классического па-де-де на музыку Обера, я горько сожалела, что не родилась в Париже (тогда и я, как Дюпон, могла бы стать этуалью Opera de Рaris), но тут — впервые за многие месяцы — я ощутила себя частью балетоманского сообщества, протестующего против того, что балет — это только бровки домиком, вскинутая топориком к уху нога с куцей стопой, вытянутые в локоточках ручки с брошенными кистями и вихляние бедрами. Впрочем, Анастасия Волочкова наверняка сочла обструкцию, устроенную ей залом, кознями завистников. Но, боюсь, международные балетные звезды, стоявшие на сцене с вытянувшимися лицами и не понимавшие, что происходит с обычно чопорным залом Большого театра, решили, что медведи теперь обитают прямо на Театральной площади.

Победу в номинации «За жизнь в искусстве» с Руди ван Данцигом разделил художник Юрген Розе. Лучшим хореографом признали Уильяма Форсайта за спектакль «Слово Вирджинии Вульф» во Франкфуртском балете. Звания лучших танцовщиков удостоены солист Гамбургского балета Иржи Бубеничек и Джеффри Геродиас из Танцевального театра Элвина Эйли.