Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2002/12/09/55640

Ведомости / Понедельник 09 декабря 2002

Проездом из Гонконга в Петербург в Москве выступил балет Мариинского театра. Поводом задержать на день труппу стала презентация недавно выпущенного фирмой Decca DVD известного фильма «Возвращение Жар-птицы» — киноварианта трех балетов Михаила Фокина, реконструированных внучкой хореографа Изабель и Андрисом Лиепой. На сцене Кремлевского дворца были показаны «Шехеразада» и «Жар-птица».

Несмотря на то что все рекламы твердили «впервые в Москве», все сколько-нибудь следящие за балетными событиями москвичи за десять лет существования проекта могли выучить оба спектакля наизусть — в 1993 г. они были показаны в Большом труппой, снимавшейся в фильме, а «Шехеразада» вообще стала хитом репертуара, неизменно всплывая на гала-концертах Благотворительного фонда им. Мариса Лиепы то в исполнении Латвийской национальной оперы, то «Имперского русского балета». Поэтому нет смысла вновь расписывать спектакль, напоминающий кондитерские шедевры «Большевички», и твердить, что научное слово «реконструкция» не имеет отношения к этой постановке.

Однако в исполнении труппы Мариинского театра, для которой в 1992 г. и был осуществлен проект, Москва увидела «Шехеразаду» и «Жар-птицу» действительно впервые. И оказалось, что в Петербурге этот преувеличенно помпезный (художники — Анна и Анатолий Нежные) и лжеклассический вечер, подаваемый на зарубежных гастролях как национальная экзотика, обрел цельность образцового российского балетного продукта 90-х. А преувеличенные страсти Юлии Махалиной и Фаруха Рузиматова, передаваемые томными изгибами бедер, эксцентричными сломами в спине, почти утратившими сходство с академическими renverses, змеиными движениями рук вместо растительных port de bras, бешеными вращениями вместо точных пируэтов, содрогающимися от рыданий телами, раздуваемыми ноздрями и испепеляющими взглядами, оказались наилучшим воплощением этого стиля.

Несмотря на блестящее мастерство Махалиной и Рузиматова, время изобразительной избыточности на исходе. Вариант ее трансформации в тот же вечер продемонстрировала «Жар-птица» с Ирмой Ниорадзе. Она всего на несколько лет младше Махалиной и Рузиматова, но ее выступление в фокинском балете сформулировало, чем отличаются балерины, выросшие в советском театре-музее, от балерин, воспитанных в последние десять лет на международном репертуаре. В «Жар-птице» грузинский темперамент Ниорадзе уравновешен точностью артикуляции хореографического текста, экзальтированная мимика — идеальным контролем над эмоциями, пластическая щедрость — академичностью манеры. Ее неправдоподобно разрисованные глаза мечут молнии, но руки, воспроизводя рисунок нервных порывов птицы, не позволяют линиям рваться, а ноги четко выписывают классические арабески и jetes.

Андрис Лиепа, неоднократно заклейменный за антинаучную реконструкцию, благодаря нынешним гастролям петербуржцев частично восстановил свою репутацию. Соединив в одном вечере два старших поколения танцовщиков и укрепив их выступлением совсем молодой Яны Серебряковой, сумевшей тонко прорисовать особенности стиля «Шехеразады» (в ней она выступила в партии Одалиски) и «Жар-птицы» (Царевна — Ненаглядная краса), Мариинский театр продемонстрировал, что для современного балета фокинские спектакли образца 1990-х — памятник не менее значимый, чем недавно вернувшийся к жизни «Петрушка» в версии 1920 г.