Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2003/07/28/64416

Ведомости / Понедельник 28 июля 2003

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — Самый знаменитый, самый крупногабаритный и самый скучный спектакль Королевского балета Великобритании — «Ромео и Джульетта» в редакции Макмиллана — доказал, что зрители готовы снести от постановщика всё, если он вдохновляет выдающихся артистов.

Тем не менее петербургская публика, несколькими днями раньше вяло реагировавшая на исповеди Джона Ноймайера, после трехчасового «Ромео» устроила нескончаемую овацию Алине Кожокару и Йохану Кобборгу. Появления в России этой пары ждали с особым нетерпением: на зимнем международном фестивале «Мариинский» их «Жизель» вызвала такие дебаты, будто они танцевали не классический балет, а как минимум авангардную версию Матса Эка.

Но подробно рассмотреть дуэт знаменитого датчанина и юной румынки месяц назад в Москве не удалось — Кожокару перед самыми гастролями получила травму. Из-за нее же их совместная петербургская программа сократилась до одного спектакля. Нет ничего удивительного, что балерина, чтобы не перегружать больную ногу, отказалась от виртуозных Les scenes de ballet и «Лебединого озера». Зато выбор «Ромео и Джульетты» выглядел легкомысленной самоуверенностью: ей предстояло утверждать себя на сцене, где легендарная Уланова танцевала не менее легендарный спектакль Леонида Лавровского, римейком которого, одновременно легкомысленным и утяжеленным, и является версия Макмиллана. Но, видимо, именно о таком контексте мечтали руководители Королевского балета, демонстрируя балерину, за три года сделавшую феерическую карьеру от артистки кордебалета до «новой Фонтейн», как с придыханием называют Кожокару в Лондоне. Впрочем, прелесть 22-летней румынки именно в том, что она одновременно вызывает ассоциации со всеми великими предшественницами — и ни на одну из них не похожа.

По «Ромео и Джульетте» трудно сказать, является ли она выдающейся танцовщицей, — для этого нужно увидеть ее именно в тех спектаклях, от которых Кожокару в Петербурге отказалась.

Но она обладает талантом, который отличает великих балерин от честных профессионалок: она не делает вид, что живет на сцене, а именно там и существует.

Это стало очевидно, когда после утренника Кожокару в том же балете на той же сцене вечером появилась Тамара Рохо — красавица-испанка, виртуозная и прекрасно контролирующая поток своих эмоций балерина. На ее спектакле можно было спокойно написать диссертацию «За что я терпеть не могу балет»: ее Джульетта не смогла заслонить собой странности макмиллановского «Ромео». В этом спектакле вылезли наружу все нелепости «балетного Станиславского», когда артисты, занимающиеся самым условным искусством на свете, натуралистично артикулируют, не издавая звука, таскают друг друга за руки и за волосы, душат в объятиях, прижимают руки к сердцу и смачно плюются, а танцы главных героев размазаны по спектаклю таким тонким слоем, что утопают в переругивании торговок, смачно почесывающихся проститутках, скандалящих аристократах.

Кожокару и Кобборг, кажется, сочиняют «Ромео и Джульетту» прямо на сцене — наблюдая за ними, ощущаешь себя не зрителем, а свидетелем живого романа. Смертельно усталая после представления Париса Джульетта — Кожокару может сесть, совершенно не по-балетному развалив коленки, а Ромео — Кобборг в отчаянье наброситься на Тибальда без всяких церемонных пасов. Но в принципе, этой паре не нужны подпорки натурализма: их танец более выразителен, чем намеренно антивыворотные стопы и опущенные плечи усердных балетных «актеров». Но по западной традиции они относятся к тексту как к Библии — все pas воспроизведены в первозданном порядке. Я затрудняюсь сказать, так ли красивы ноги Кожокару, как у Рохо — с выгнутыми дугой стопами, и может ли соперничать Кобборг с романтической красотой приглашенной итальянской звезды Роберто Болле. «Ромео и Джульетта» Кобборга и Кожокару — это не спектакль арабесков, прыжков и поддержек вверх ногами (их особенно любил Макмиллан) , а балет улыбок, взглядов, жестов. И этот балет обязан существовать, пока есть пара, танцующая его так, будто между ними и Шекспиром нет посредника.