Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2000/11/14/22564

Ведомости / Вторник 14 ноября 2000

В московском театре «Новая опера» режиссер Александр Сокуров и дирижер Евгений Колобов три года работали над раритетной даже по западным меркам оперой «Гамлет» французского композитора Амбруаза Тома. Первая оперная постановка Сокурова должна была наделать много шума, и театр не скупился на раскрутку. Но год назад кинорежиссер отказался от постановки, а Колобову ничего не оставалось, как передать оркестр в руки молодого дирижера Дмитрия Волоснякова. Поэтому на премьерных спектаклях возникло ощущение, что новый спектакль театра выпущен потому, что уже некуда деться.

Французский композитор Амбруаз Тома страсть как любил переделывать литературные сюжеты. Первым его успешным опытом стала опера «Миньон» по Гете, а в 1868 г. он довел до абсурда шекспировского «Гамлета». Оперная вампука по мотивам Шекспира была растянута на пять актов и заканчивалась убиением дядюшки Клавдия и восхождением Гамлета на престол под одобрительные возгласы хора. В «Новой опере» сразу отказались от подобного финала, решив оборвать оперу посередине. Сокращением партитуры и ее переоркестровкой занялся сам Евгений Колобов, и многие считают это подвигом. Но надо еще выяснить, чего больше в этом жесте дирижера — подвижничества или экономности. Ведь таким образом театр избегает выплат издательствам за использование редкой партитуры. В версии Колобова «Гамлет» теряет свое единственное несомненное достоинство — изящество французской лирической оперы, а увлечение деревянными коробочками (как в «Борисе Годунове») вообще ставит под сомнение целесообразность подобных махинаций с партитурой. Тома предстает плохим слепком с итальянской оперы времен Верди, а с исчезновением стиля теряется смысл обращения к раритету. Говорят, Колобов не устает шокировать западных импресарио, хвастая своей оркестровкой «Марии Стюарт» Доницетти, сделанной прямо по видеокассете. На Западе это считается надругательством и никому не дозволяется прикасаться к партитурам. Но Колобов в своем театре делает все, что угодно, тем более что публика все равно не имеет возможности для сравнения. За отказ Сокурова приходится расплачиваться штатному режиссеру театра Валерию Раку, который, вооружившись традиционным подходом к пьесам Шекспира, пытается реанимировать вампучную оперу.

В эту ловушку с «Гамлетом» на глазах московской публики уже попадал такой великий режиссер, как Петер Штайн. Что уж говорить про средней руки режиссера музыкального театра, чьи постановки до этого больше походили на красиво декорированные концерты. Раку — большой специалист по мрачным триллерам, поэтому «Гамлет» укладывается в ряд идущих в «Новой опере» спектаклей режиссера — «Валли» и «Двое Фоскари». К тому же в труппе «Новой оперы» просто не находится певцов с таким актерским багажом, чтобы воплотить легендарные образы. Оркестр в спектакле оказался на задворках сцены, но объяснения этому не находится. Только музыка страдает и певцы мучаются, вытягивая шеи в сторону кулис, где развешаны телевизоры с изображением дирижера. Сценограф Марина Азизян всегда слыла балетным человеком, поэтому костюмы солистов и хора по-балетному обильно украшены золотом и стразами. Основной элемент сценографии — гигантский деревянный язык, на котором происходят почти все главные сцены, — выползает в самый партер, скрипит и мешает музыке. Два часа зрители выискивают на затемненной сцене радостные моменты, вылавливая из французской речи вместо имени главного героя не то «Амле» (это по-французски), не то «Омлет» (это по-нижегородски). Поэтому, когда Марина Жукова выдает серию виртуозных рулад в знаменитой сцене сумасшествия Офелии, зал разражается невиданными аплодисментами. Баритон Илья Кузьмин (Гамлет) получает гораздо меньше аплодисментов за свою арию о вине (заменяющую шекспировское «Быть или не быть»), но его работа выглядит самой серьезной в этом невнятном и уже давно никому не нужном спектакле.