Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2005/08/17/95935

Ведомости / Среда 17 августа 2005

 

Главным хитом Зальцбургского фестиваля за многие годы оказалась постановка «Травиаты» Верди с Анной Нетребко в главной партии. Спектакли продлятся по 27 августа, но купить билет давно уже невозможно. Зато известно, что в следующем году Анна Нетребко вернется в город Моцарта для того, чтобы в юбилейный год композитора спеть в опере «Свадьба Фигаро». Именно с Зальцбурга, когда в 2002 г. Анна Нетребко впервые появилась в «Дон Жуане», в мире началась настоящая «нетребкомания». Последовали выступления на оперных сценах Вены, Мюнхена, Лондона и Нью-Йорка. Для мира солистка Мариинского театра, где она появляется все реже и реже, не просто блестящая оперная исполнительница, а звезда номер один, секс-символ и икона моды. В реальной жизни она так же хороша, как на рекламных постерах. Самая блистательная и востребованная в мире российская примадонна в этом году получила Госпремию, которую до этого вообще-то не было принято давать таким молодым и успешным, тем более за границей. Во время одного из своих нечастых визитов в Россию Анна Нетребко ответила на вопросы «Ведомостей».

— В Австрии и Германии вы национальная любимица…

— Да. Повсюду мои огромные фотографии. Люди узнают меня на улицах, подходят, берут автографы и просят вместе сфотографироваться. Я поняла, что такое популярность, когда на мои сольные концерты в Германии и Австрии собирались полные залы по пять-восемь тысяч человек и устраивали в финале стоячие овации минут по пятнадцать. Для меня все это было столь неожиданно, что поначалу меня угнетала популярность. Я относилась к ней чрезмерно ответственно. А сегодня уже научилась получать удовольствие от популярности. Пою концерт, спектакль, что-то выходит, что-то нет. Ну что поделать — в следующий раз получится. Я на этом не зацикливаюсь. Когда есть возможность, смотрю, слушаю записи собственных выступлений. Часто мне помогают мой бойфренд или мой менеджер — люди, которые очень хорошо разбираются в моем пении.

— Вы доверчивы к чужому мнению?

— Этим людям я действительно доверяю. А вот залу не всегда верю. Ведь и у публики может быть плохое настроение. И на замечательном спектакле окажется очень кислая публика. И наоборот, на очень среднем по качеству спектакле публика захлебывается от восторга. Как правило, самая хорошая публика бывает по субботам, а вот по будням — вялая и скучная.

— Сумасшедшие поклонники часто попадаются?

— Всякое бывает. Однажды поклонник на благотворительном аукционе купил «ужин с Анной Нетребко». Когда меня поставили перед фактом, что я должна прибыть, я была в ярости. Для меня это дикость. Но я взяла себя в руки и была мила, даже тосты какие-то произносила, когда гости пили русскую водку.

— А вы помните времена, когда работали в Мариинском театре уборщицей?

— Да. Это было, когда я училась на первых курсах в консерватории. Но сейчас в Мариинский театр я буду заезжать буквально на два-три дня. Все мои визиты будут краткими и сумасшедшими. Мой график расписан по дням на ближайшие три года. Когда я возвращаюсь, мне все говорят: ты стала какая-то поверхностная, американская. Нет, просто надо стараться радоваться жизни. Но это тяжело делать в Петербурге, потому что там шесть месяцев в году зима, мгла и три цвета: коричневый, черный и серый. Я люблю Петербург. Это мой город, где я живу с 16 лет. Но и от него я устаю. Все-таки Петербург — депрессивный город, там бывает слишком мало солнца.

— Где вы больше всего любите выступать?

— Нравится в Лондоне. Очень люблю в Америке. Там не чувствуешь себя иностранкой, особенно в Нью-Йорке. Потрясающее разнообразие всего. Можно найти все, что угодно. В Нью-Йорк со всего мира съехались самые энергичные и успешные люди. И мне нравится ощущать себя в кругу этой энергии, которая вертит Землю. Для молодых — это восторг. К тому же американцам нравится практически все. Неизмеримо труднее петь в Италии. Им, наоборот, все не нравится, если ты не итальянка.

— У вас когда-нибудь возникали проблемы из-за того, что вы русская?

— У меня — нет. Но Запад действительно осторожно относится к русским певцам, когда дело касается не русского репертуара, потому что не все верно у нас со стилем, с вокальной техникой и языком. И надо очень сильно поработать, чтобы на тебя смотрели нормально, без репертуарных оговорок национального характера. Тем более что сегодня для русских уже нет того зеленого коридора, который был в конце 80-х — начале 90-х, когда только рухнул пресловутый железный занавес. Честно сказать, русские за границей становятся какими-то другими. Я не нахожу с ними общего языка. Поэтому предпочитаю общаться с иностранцами.

— Поэтому вы практически и не поете русский репертуар?

— Просто для моего голоса очень мало хороших русских опер написано. Их можно просто по пальцам одной руки пересчитать. Петь всю жизнь Шамаханскую царицу я не хочу. К тому же, если согласишься петь русские оперы, тебя на них посадят навечно. Первое, что мне предложили в Metropolitan, — «Евгений Онегин». Они даже написали мое имя в афише. Им все равно, по голосу мне это или нет. Я смогла бы, но зачем? Я абсолютно не Татьяна, ни в каком месте.

— Когда вы выходите на сцену, в вас больше женщины или певицы?

— Когда я пою арию, во мне больше певицы, а если со мной рядом оказывается симпатичный партнер, во мне, никуда не деться, играет женщина. Опера — сексуальное искусство, и своих героинь я всегда стремлюсь наделить эротически-любовным настроением.

— Ваша запись на DVD «Anna Netrebko: The Woman. The Voice» для Deutsche Grammophon, где вы исполнили классические оперные арии в клиповой съемке, наделала много шума. Вам нравится crossover, этот жанр на стыке классики и шоу-бизнеса?

— Да, я знаю, очень многие отнеслись, мягко говоря, неоднозначно к моим клипам. Но это был эксклюзивный новаторский проект, которым я осталась очень довольна. Я считаю, что сделать в «Риголетто» планету обезьян — гораздо более спорный ход в опере, чем те мои клипы, которые вызвали так много шума. Это не crossover. Я своим голосом пою оперу, которая представлена, может быть, совершенно неожиданно, но очень красиво. Каждый в этой жизни занимается тем, чем он хочет. Если певцам интересен crossover, а публика считает, что они это здорово делают, то почему нет? Это называется «идем в массы». Но Анна Нетребко этим делом заниматься не будет. У меня есть дела поважнее. И мне это просто неинтересно.

— А свою голливудскую кинокарьеру после съемок в фильме «Дневник принцессы — 2» вы планируете продолжить?

— На экране я появилась только на восемьдесят пять секунд. И от результата не была в восторге. В кино я больше не хочу сниматься. Это не мое дело. Петь в театре — мое призвание и моя профессия. Только в детстве я хотела быть драматической актрисой. Думала: Grammy, кому он нужен, а вот Oscar — я понимаю, это круто! Надеть туфли за миллион долларов, платье обалденное haute couture, выйти на сцену — и истерика на пять минут для всего мира… Правда, где только я ни появляюсь, везде спрашивают: «Кто вы такая? Киноактриса?» — «Нет, — отвечаю, — я оперная певица». — «Да вы что?! — не верят мне. — Они же все толстые!»

— Когда вы раздумываете, принимать или нет предлагаемый контракт, что для вас главное в принятии решения?

— Точно не деньги. Для меня в первую очередь важны две вещи: какой театр и какая роль. Конечно, хотелось бы, чтобы дирижер и партнеры всегда были замечательными, но я не спрашиваю об этом. Составы исполнителей формируют директора театров, и певцы не должны вмешиваться в этот процесс. Только если постановка делается конкретно под меня, я имею какое-то право голоса. И, по крайней мере, могу выбрать хотя бы дирижера, точнее — сказать, кого именно я не хотела бы видеть. Лет тридцать назад дивы могли выбирать и постоянно капризничать. Сегодня это нереально. Если вести себя подобным образом, то можно и без работы остаться.

— А на что имеет право современная дива?

— Ни на что, кроме любви публики. Она должна подчиняться законам театра. Скандалить, опаздывать она не имеет права. Плохо петь — тем более. Капризная примадонна — это стереотип двадцатилетней давности. По-моему, смешно, когда человек надевает маску и изо всех сил что-то из себя корчит, изображает неземное. Зачем это? Самое ценное в жизни — это непосредственность. Ведь, по сути, оперные певцы очень зависимы от множества людей вокруг. Но все же, когда мы выходим на сцену, все самое главное зависит только от нас. И это потрясающе: чувство свободы и ощущение того, что ты весь мир держишь в своих руках. Это ни с чем не сравнимое состояние — фантастика.