Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2006/03/20/104150

Ведомости / Понедельник 20 марта 2006

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ — Несколько недель в городе на плазменных экранах и лайтбоксах красовались анонсы грядущей премьеры в Малом драматическом театре — Театре Европы. Оказалось, что такая массированная PR-кампания не слишком вяжется со спектаклем, в котором речь идет о переживаниях непубличных и сюжетах почти интимных.Общим местом стала констатация, что Малый драматический — театр-дом, формировавшийся десятилетиями, что актеры притирались друг к другу с института, что связи их друг с другом и со своим учителем-режиссером — почти семейные, потому спектакли, долго рождавшиеся, и живут долго. «Лира» тоже репетировали больше двух лет, и это сразу чувствуется. Очень сложный текст, через который и глазами-то не продерешься, размят и присвоен абсолютно.

В МДТ владеют утраченной нынче культурой играть первый план, сюжет — поскольку роль уже вошла в состав крови, нет нужды с порога демонстрировать средства актерской выразительности, которыми она нарисована, образ сам себя проявит постепенно. Вот выходят Кент и Глостер, вот второй знакомит первого со своим сыном, объясняет, что тот — побочный, девять лет был в отлучке, сейчас приехал, а есть еще законный сын: все эти обстоятельства надо сделать внятными. В Малом драматическом так и делают — в отличие от принятой в других труппах манеры играть Шекспира «как положено»: молотить слова на фальшивом моторном темпераменте.

Маленький зал театра разделяет проход, перпендикулярный сцене, на репетициях туда ставят столик для Льва Додина. Лир появляется из этого прохода, поворачивается к зрителям и заговорщически показывает язык: мол, сейчас начнется. Нам сразу дают понять, что мы именно в театре. И внешние приметы старости 46-летний Петр Семак поначалу показывает театрально, но потом бросает за ненадобностью — не в старости дело, а в природе взаимоотношений.

Сцена Малого драматического изображает… сцену Малого драматического (художник Давид Боровский). Начинается кастинг дочерей: они садятся в глубине на складные креслица вроде тех, на каких сидят режиссеры на съемочных площадках. А Лир и вовсе в «режиссерской» мизансцене: впереди, спиной к залу, в таком же кресле. Ритуал — искренности никто и не требует. Как в театре: «Устал я что-то, наверно, пора уходить из худруков». — «Что вы, Иван Иванович! Мы без вас не можем, без вас все рухнет! Вы же гений!» Лир уж сколько лет капризничает и самодурствует, все привыкли. Но тут случилось по формуле Набокова: «Однажды ей дали доуложиться».

Лев Додин велел Семаку отпустить волосы и бороду. Борода, как обнаружилось, седая — такая же, как у самого Додина, да и форма ее похожа. Лев Додин мог бы и не признаваться в интервью «Ведомостям» (№ 44 от 15.03.2006): «Я могу примерить на себя ситуацию Лира. Потому что — ну, дочки… ну, ученики», — эти ассоциации возникают сами собой.

«Король Лир» многое скажет тому зрителю, для кого Малый драматический театр — большая и дорогая часть его биографии. Впервые на одной сцене сошлись все поколения этой огромной разветвленной театральной семьи: от прославленного выпуска Аркадия Кацмана и Льва Додина 1979 года — курса «Братьев и сестер» — до нынешних додинских студентов-четверокурсников. А в сознании являются призраки тех, кого уж нет и кто далече. Вспоминаешь, как Семак уходил во МХАТ, а потом вернулся в отчий дом и тогда Додин, будто на радостях, быстро и легко, без обычной мучительности, поставил чудесного, свежего и живого «Дядю Ваню» с Семаком — Астровым. И то, как на 60-летие Льва Додина в позапрошлом году приехала живущая сейчас в Лондоне Ирина Селезнева (однокурсница Семака, это выпуск 83-го — курс «Братьев Карамазовых») и голосом Анны Герман спела свой номер из знаменитейшего студенческого спектакля «Ах, эти звезды!» — «Мы долгое эхо друг друга» и Лев Абрамович, кажется, прослезился. Еще один их однокурсник — любимец Додина Владимир Осипчук погиб в 90-м, а сейчас его место харизматичного красавца, вакантное все эти годы, кажется, есть шанс занять у студента Данилы Козловского (он играет Эдгара).

В первой части, пока чувствуется этот бэкграунд, — всё необыкновенно интересно: отречение, завязки интриг, предательство Эдмунда, ссоры дочерей с Лиром… Но по мере приближения к кульминационным сценам из спектакля начинает выходить воздух. (И даже то, что режиссер вслед за Эдгаром раздел догола Лира, Кента и Шута, кажется лишь искусственным средством собрать рассеивающееся зрительское внимание.) Думаю, что по объективным причинам.

Начинали репетировать перевод Пастернака, но сейчас играют прозаический подстрочник. Это оправданно: так Шекспир грубее и правдивее, чем в стихах. Еще Григорий Козинцев, рассуждая о «Лире», вспоминал слова Мандельштама: «Лучше Петрушка, чем Кармен и Аида, чем свиное рыло декламации». В начале Лир бросает Кенту: «Иди в жопу!» — это очень органично, таков же и матерок Шута. Но когда дело доходит до хрестоматийной сцены бури, становится очевидно: все эти вопли «Дуй ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! Лей, дождь, как из ведра» и т. д. даже и прозой сейчас невозможно сыграть естественно. Драма современному человеку близка, трагедия — нет.

Четвертый и пятый акты подверглись сокращениям столь радикальным, что расползаются сюжетные связи. А лучше бы это всё — ослепление Глостера, поединок его сыновей, смерть Корделии и проч. — и вовсе купировать. Когда актеры начинают кричать, садятся на связки — это значит, режиссер не знает, что им тут делать.

Однако в МДТ не мазанки лепят и не шатры разбивают — тут строят долговременные сооружения. Возможно, устоится фундамент, выровняются стены, просохнет штукатурка — и семья как следует обустроит и обживет и этот дом. Подождем.