Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/lifestyle/news/11485631/vesna_i_dub

Ведомости / Среда 24 апреля 2013

Плетнев играл теперь не соло, как неделю назад, а с Российским национальным оркестром, которым дирижировал Михаил Грановский.

В центре программы стоял Концерт для фортепиано с оркестром Шумана, одно из самых весенних романтических сочинений в этом жанре. Его оттеняли более классичная оркестровая увертюра «Геновева» того же Шумана и лучезарный Восьмой концерт Моцарта до мажор.

После того как оркестр поразмялся на увертюре, вышел Плетнев и сыграл Моцарта обаятельно, но не легкомысленно, вдумчиво и не претенциозно. Ничто не предвещало такого Концерта Шумана. Ждали свежего чувства, порыва и богатства эмоций. Однако прозвучало нечто мрачное и тяжеловесное.

Несомненно, Плетнев имел в голове серьезную трактовку, и, если бы концерт был сольной сонатой или фантазией, он бы двумя руками досконально воплотил ее сам. Но эта трактовка явно не была рассчитана на участие оркестра. Плетнев осадил темп концерта, причем во всех трех частях. Движение лишилось моторики, непосредственности переходов. Пианист выбивал каждую деталь, а послушный оркестр и послушный дирижер вынуждены были плестись с ним в ногу. Когда звучал рояль, внимание было волей-неволей приковано к Плетневу, который как будто переживал горе и разочарование. Когда же рояль умолкал, предоставляя слово оркестру, ткань распадалась на отдельные ноты или, в лучшем случае, мотивы. Оркестровая партия в Концерте Шумана, отдельно взятая, мало интересна — кроме разве что пары соло гобоя и кларнета. А вот целое, образуемое нежными играми пианиста с оркестром, выстроено великолепно. Именно целое и погибло под действием похоронных темпов.

Плетнев играл Концерт Шумана от лица старого дуба, описанного Толстым в «Войне и мире». Шуман повествовал о весне и жизни, Плетнев — о том, как ничтожны весна и жизнь и как наивен тот, кто способен их всерьез любить. Профессионал знает, как развеять прелесть Шумана, играя ноты Шумана, — достаточно сделать нарочито надсадный акцент посреди безмятежной секвенции. К невеселой коллекции таких страдальческих акцентов трактовка Плетнева и свелась.

Удивительно, но из прозвучавшей на бис Арабески тягостные настроения концерта улетучились. Будем думать, что свои не лучшие идеи Плетнев счастливо забыл.