Адрес статьи: http://www.vedomosti.ru/newspaper/article.shtml?2003/07/15/63902

Ведомости / Вторник 15 июля 2003

Еще 20 лет назад Майя Плисецкая, сочинившая и лично станцевавшая «Чайку» и «Даму с собачкой», доказала, что Чехов на балетный язык непереводим: на пуантах загадочная русская душа воспроизводится либо как китч, либо не воспроизводится вообще. Джону Ноймайеру, поставившему свою «Чайку» в Гамбургском балете и показавшему ее на сцене Мариинского театра, элементы этнографического стиля не понадобились.

В его спектакле нет ни вишневых садов, ни звуков лопнувшей струны. В соответствии с немецкой театральной традицией, которая всегда узнаваема в почерке этого хореографа, к чеховской пьесе он относится не как интерпретатор, а как соавтор. В его «Чайке» живописные картины быта и несколько любовных историй подчинены противостоянию искусства нового и архаического.

Увлеченный коллекционер открыток и альбомов эпохи русского Императорского балета, действие своей «Чайки» Ноймайер переместил в балетный мирок столетней давности. Аркадина трансформировалась в прима-балерину эпохи Кшесинской, Тригорин вызывает ассоциации с братьями Легатами — балетмейстерами классической школы, превратившими достижения Петипа и Иванова в застывшие догмы. Треплев и Нина здесь — создатели того русского балетного авангардизма, которые оказались сметены революционным ураганом.

В отличие от своей ранней, уже хрестоматийной «Дамы с камелиями» (которой, кстати, завершаются нынешние гастроли Гамбургского балета в Петербурге) , здесь хореограф, которому принадлежит и оформление спектакля, свел к минимуму историческое жизнеподобие роскошных интерьеров и костюмов. Основа сценографии — деревянная лестница из кулис на сцену и подиум в центре, на котором в первом действии Костя Треплев показывает свой спектакль «Душа чайки», во втором — Нина танцует в московском ревю, а Тригорин в Императорском театре показывает «Смерть чайки». Гораздо важнее скамеек, кресел, столов и прочей усадебной утвари в этом спектакле свет. Именно он, то почти нейтрально белый, то голубоватый, то синий, на котором эффектно прочерчиваются силуэты одинокого дерева и Треплева, создает атмосферу ноймайеровской «Чайки».

Последний виртуоз по части создания полнометражных сюжетных балетов, Ноймайер в этом спектакле испытывает единственную сложность — гипертрофированный пиетет перед Чеховым. Он оставил на месте всех героев. Доктор Дорн, школьный учитель Медведенко, управляющий поместьем Шамраев не поменяли занятий. Актерские работы Себастьяна Тиля, Питера Дайнгла и Ярослава Иваненко стали бонусом для поклонников Гамбургского балета. Ноймайер — чуть ли не единственный сегодня хореограф, который умеет переложить на ограниченный язык классических pas и неудовлетворенность Кости (Иван Урбан) и Нины (Хезер Юргенсон) , и утомленность Аркадиной (Анна Поликарпова) и Тригорина (Отто Бубеничек) , и метания Маши (Жоэль Булонь) , и тоску Сорина (Ллойд Риггинс). Но это многолюдье (у Ноймайера танцуют все, включая Якова и Диму, работников в поместье Сорина) — единственное нарушение вызывающе скупого стиля «Чайки». Спектакль, который Ноймайер поставил в год своего 60-летия (премьера состоялась прошлым летом) , оказался знаковым: он объединил любовь постановщика к созданию драматических образов и талант в построении абстрактных композиций (когда хореограф стилизует авангардные поиски Треплева и анахронизмы Тригорина). Это именно тот тип спектакля, о котором грезят современные русские балетные театры. Именно поэтому Джон Ноймайер — самая желанная фигура в постсоветском пространстве, за сотрудничество с которой бьются Большой и Мариинский театры.