Театральная критикаБалеты с двойным дномБольшой театр станцевал Леонида Мясина ответственно, но несмелоВедомости / Понедельник 18 апреля 2005 Легендарный хореограф Леонид Мясин в преддверии своего 110-летия дебютировал на родине. В программу вечера его одноактных балетов вошли «Треуголка», «Предзнаменования» и «Парижское веселье». Раритетное собрание балетных хитов полувековой давности показал Большой театр, с которого Мясин начинал свою мировую карьеру. Восстановил спектакли сын хореографа Лорка Мясин.50 лет назад Мясин работал по всему миру, как бесперебойный конвейер. Покинув Россию и Большой театр в 19 лет, прямо перед революцией, он стал танцовщиком и хореографом прославленной дягилевской антрепризы. Как и всем воспитанникам Дягилева, заряда, полученного за семь лет пребывания в компании, ему хватило, чтобы всю жизнь оставаться олицетворением великой эпохи безраздельного владычества русского балета, а идей чтобы поставить больше сотни спектаклей. Три балета, выбранных для российской премьеры, представляют все разнообразие постановочных возможностей одного из самых популярных хореографов первой половины ХХ в. Открывающая программу «Треуголка», которая была создана еще для Ballets Russes в 1919 г., это излюбленная Дягилевым фантазия на фольклорно-историческую тему: динамичная картинка из испанской жизни, над которой Мясин работал «на натуре» в сотрудничестве с композитором де Фалья и оформлявшим спектакль Пикассо. Два других спектакля поставлены для крупнейшей постдягилевской труппы Ballets Russes de Monte-Carlo. «Предзнаменования» переложение Пятой симфонии Чайковского на милый язык балетных условностей: девушка в красном означает Действие, девушка в белом Страсть, а в голубом Легкомыслие, между которыми в прыжках и пируэтах борются Герой и Рок. Этой патетичной многозначности противопоставлено канканирующее «Парижское веселье» на музыку оффенбаховских оперетт жанровые сценки в духе Второй империи на фоне нарисованной Эйфелевой башни. Без этих спектаклей в середине прошлого века не обходилась ни одна крупная западная балетная компания. Однако с годами бархат мясинской хореографии вытерся настолько, что оказался банальным плюшем. Прелесть его балетов была не в постановочном мастерстве талант Мясина заключался в том, чтобы оказываться на полшага впереди моды. С подачи Дягилева он сначала освоил стилистические игры с разными странами и эпохами, потом нащупал жилу симфонического балета, принялся за бессюжетные спектакли, прославился как мастер жанровых постановок. К тому же после смерти Дягилева балет в Европе и Америке превратился в малобюджетное искусство. Многие хореографы, привыкшие к российскому имперскому размаху, не справились с новыми обстоятельствами. Мясин же умел ставить для любого количества танцовщиков, на площадках любого размера и на любую музыку, проводя в репетиционных залах по 17 часов в сутки. Он оказался самым востребованным хореографом своего времени. Влияния Мясина не избежал ни один европейский хореограф. Но рядом с балетами Баланчина, Григоровича, Макмиллана, Ноймайера его спектакли выглядят наивными и пыльными музейными экспонатами. Поэтому когда Большой театр решил их восстановить, это представлялось просветительской акцией. Не слишком эффектной, потому что с мясинскими постановками не связано никаких детективных историй и они время от времени всплывают по всему миру, восстановленные руками сына хореографа Лорки. Но достаточно трудоемкой, потому что требует освоения авторского стиля постановщика. На генеральной репетиции танцовщики Большого радовали слаженностью и единообразием манеры. Лишенную с точки зрения сегодняшних вкусов внешних эффектов хореографию они исполняли так же ответственно и несколько отстраненно, как дети принимают рыбий жир. Тщательно воспроизводили рисунок непривычных испанских жестов и показывали темперамент в «Треуголке». Несмело повизгивали, основательно усаживаясь на шпагат в канкане «Парижского веселья». Интереснее всего выглядели «Предзнаменования». Ни героичности, ни рока, ни страсти в них не наблюдалось лишь Екатерина Шипулина в изломанной пластике соответствовала Действию, в очередной раз продемонстрировав уникальную экспрессию. Однако запаянные Игорем Чапуриным в строгие переливающиеся стразами трико танцовщики превратили программный балет в бессюжетный, неожиданно зарифмовав его с «Тенями» из «Баядерки» и баланчинской «Симфонией до мажор». Можно было спокойно поставить галочку Мясин встроен в эволюционную лестницу развития и забыть о приобретении. Но к премьере на исполнение партии Мельника в «Треуголке» в Москву выписали этуаль Opera de Paris Жозе Мартинеза. Сухощавый высоченный брюнет появился на сцене без следа театрального грима и так же станцевал свою партию. Натуральный испанец, в детстве учившийся фольклорному танцу, Мартинез вообще, казалось, был почти статичен никаких эмоций на лице, никаких темпераментных конвульсий тела. Рядом взлетали выше головы ноги, юбки пузырились от мощных прыжков, руки плели немыслимые узоры. Но это были движения какого-то сложного экзерсиса, а Мартинез танцевал глазами, плечами, спиной танцем оказалась сама его неподвижность. Он не думал о приговоре этой неприхотливой хореографии, а осваивал ее, насыщая собственной энергией, как электростанция. Балет Мясина, за день до этого неприятно пахнувший нафталином, в исполнении Мартинеза потерял свою картонную нелепость. И продемонстрировал двойное дно, оставшееся скрытым от танцовщиков Большого. |