Ведомости / Вторник 08 июля 2003

Олег Зинцов, Петр Поспелов

Похожее настроение было и в "Трех сестрах" - спектакле, который Марталер привозил в Москву несколько лет назад: сестры там были старыми и некрасивыми, долго и медленно, ступенька за ступенькой, поднимались и спускались по бесконечной лестнице, пауз было гораздо больше, чем слов, а рецензенты хором замечали, что это Чехов, увиденный через Беккета.

Подобно знаменитому ирландскому драматургу, швейцарец Кристоф Марталер идеально умеет держать паузу и сочинять меланхоличные абсурдистские шутки, забавные и неуловимо печальные - такие гэги и составляют сюжет его "Прекрасной мельничихи".

В этом спектакле по сцене ползает рояль, тенор то прячется под толстенное пуховое одеяло, то уходит покурить в уголке, а сопрано напоминает мамашу Симпсон из американского мультсериала. Кто-то все время падает с перил, кто-то читает газету, стоя на голове, кто-то ведет пространные разговоры с чучелом тетерева, на одну кровать забирается разом десять человек, а из шкафа выходят один за другим десять же голых мужчин, стыдливо прикрывая пах ботинками.

Поют все, хотя профессиональных голосов только два: пивной комплекции лирический тенор Кристоф Хомбергер, обладающий отточенным мастерством и безупречно стильным вокалом, и среднестатистическое сопрано Розмари Харди. На равных правах с актерами в действии участвуют превосходный пианист Кристоф Келлер и его столь же умелый коллега Маркус Хинтерхойзер. Среди актеров есть один, с внешностью затравленного романтика, кто выводит шубертовские мелодии тоненьким и бесплотным мальчишеским голоском. Все прочие актеры, не исключая акробатов, докладывают Шуберта, как могут. А могут здорово: Марталер, собирая команду, конечно же, ставил музыкальность условием - но трудно себе представить, чтобы подобный ансамбль мог сложиться в нашем театре, если бы, к примеру, у нас ставился спектакль по романсам Глинки или Чайковского.

В том-то и есть особенность Шуберта и всей немецкоязычной культуры, состоящей из музыки и философии. Петербургский композитор Александр Кнайфель однажды назвал Баха и Шуберта "мастерами будней". Бах, еженедельно сочинявший кантаты, творил будни христиан. Шуберт, написавший 600 песен, стал голосом домашнего быта. Он стал неотделим от воспитания детей, семейных вечеров, долгих обедов и одиноких бдений, он залег в фундамент обыденной жизни. В спектакле Марталера музыка Шуберта осмыслена как универсальный язык, на котором каждый, кем бы он ни был - молодым и глупым, старым и больным, буйно или тихо помешанным, - может выразить все что угодно: романтическую мечтательность, тупую исполнительность, стадное чувство, спокойствие умудренной души или позывы юношеской плоти. Музыка Шуберта годится для всего. И все выдерживает - от бессмысленных повторений до хулиганских аранжировок, каких в спектакле немало.

В 70-е гг. ХХ в. Шуберт пережил второе рождение, когда в его так называемых "божественных длиннотах" современное музыкальное ухо нашло сходство с минимализмом и медитативным ощущением бесконечной формы. Застенчивый венский неудачник вознесся тогда до заоблачных высот, оказавшись синонимом чистого, незамутненного блаженства. И в "Прекрасной мельничихе" Марталера есть эпизоды, где театр явно склоняет голову перед музыкой, награждая, к примеру, зрителя долгими и дивными распевами гениальной "Колыбельной ручья". Но мастер театра не забыл и другого Шуберта - композитора почти анонимного, не столько народного, сколько бюргерского, чьи мелодии, засев в подкорку нации, стойко пережили весь уничтожительный ХХ век.

В этом смысле можно вспомнить, что именно Шуберта исполняла героиня Изабель Юппер в фильме Михаэля Ханеке "Пианистка", где трагедия подавленной женской сексуальности служила материалом для анализа европейской культуры как тоталитарного института. По Ханеке, классическая музыка - модель репрессивной системы, идеальная формула подавления. Поэтому от воспитанных на ней людей ничего, кроме мазохизма, ожидать не приходится. Но в "Прекрасной мельничихе" все трагедии и катаклизмы, кажется, остались далеко позади, постройки тоталитарных времен обветшали, а населяют их тихие пугливые люди, как-то пережившие свой ХХ век, к которому принадлежит и дивный театр Кристофа Марталера.