Известия / Понедельник 05 мая 2003

Владимир Мартынов - одна из наиболее заметных фигур в сегодняшнем российском композиторском мире, который, впрочем, крайне скуден, неструктурирован и совершенно не соотносится с миром западным. Мартынов, известный своей нестандартной композиторской судьбой (прежде чем остановиться на нынешнем минимализме, он прошел через увлечение западным авангардом, рок-музыкой и фольклором, служил регентом, преподавал в Троице-Сергиевой лавре) и крайними взглядами на профессию композитора (согласно им, эта профессия уже давно умерла и теперешнее сочинительство - это в некотором роде жизнь после смерти), только в этом российском хаосе, вероятно, и мог появиться и расцвести во всю силу своего уникального таланта. Выход Мартынова - андеграундщика, хедлайнера фестиваля "Альтернатива" и центра "Дом", привыкшего к узкому кругу почитателей и исполнителей, - на большую сцену, которая открывалась ему мариинским заказом, еще год назад выглядел странно. Небольшой кусок из оперы, который на прошлом Пасхальном фестивале исполнил Валерий Гергиев, показался слишком компромиссным.

В этом году было решено, что Гергиеву, привыкшему все брать с налету, совершенно незачем дирижировать мартыновской музыкой, требующей длительного вживания и почти сектантского служения. Поэтому руководство оркестром и хором Мариинки, а также семью молодыми питерскими певцами - главным образом из Академии Ларисы Гергиевой - взял на себя главный хормейстер Мариинского театра, немного сонный Андрей Петренко. А знакомый по прошлому году музыкальный кусок, меж тем, разросся до полутора часов (правда, еще не хватает финала), от этого стал гораздо более внушительным и почти по-мартыновски изматывающим.

Но этого "почти" все-таки, на мой взгляд, избежать не удалось. Те, кто знает жесткие правила игры, которые обычно устанавливает Мартынов в своих сочинениях, в "Новой жизни" их не найдет. В его новом сочинении угадываются знакомые мартыновские приемы, которые, собственно, являются игрой с определенным набором музыкальных стилей. Здесь можно найти и православную речитацию, и поздний романтизм, и ранний экспрессионизм, и - реверанс оперному жанру - изрядное количество итальянского бельканто. Но все они складываются не в мощную мартыновскую схему, а скорее в некий приятный калейдоскоп (не настолько, впрочем, приятный, чтобы помешать массовому бегству неподготовленной части публики из Большого зала Дома музыки). Скажем, показателен заключительный дуэт Данте и Беатриче, где она довольно долго в неудобной тесситуре повторяет "и ты тоже умрешь", а он многократно отвечает "сладчайшая смерть, приди ко мне" (авторы либретто, написанного на русском, итальянском и латыни, - сам Мартынов и многогранно одаренный директор фестиваля Эдуард Бояков). Для академических певцов, не имеющих минималистской закалки, такое вытерпеть непросто. Например, Евгений Акимов (Данте), лучший из солистов, разок сорвался. Но, думается, не испытывал бы Мартынов пиетета перед Мариинским театром - призывать бы Акимову сладчайшую смерть как минимум раза в два дольше. И тогда это бы был настоящий Мартынов - безо всякого "почти".

Современные русские композиторы: Владимир Мартынов