Известия / Пятница 16 февраля 2001

Еще не успевший проявить себя в качестве художественного руководителя Большого театра, Геннадий Рождественский является московской публике в более привычной роли -- как симфонический дирижер.

Назначение Рождественского в Большой театр пока обернулось для московских меломанов только одной выгодной стороной: маэстро находится в Москве. Неудивительно, что Филармония ухватилась за это обстоятельство и не осталась без взаимности. В этом году Рождественский уже объявил три симфонические программы, из которых сыграл две (один концерт был отменен). Концерты приурочены у юбилею дирижера (недавно ему исполнилось 70 лет). Их содержание и форма (Рождественский, по обыкновению, предваряет каждый опус пространной лекцией) выдержаны в свойственном ему духе -- артистическое послание сочетается с просветительским.

В последней программе Рождественский объединил классику с премьерой нового сочинения. Большой зал консерватории был полон, и можно полагать, людей привлекли не только имена Чайковского, Скрябина и самого Рождественского, но и имя Гии Канчели -- одного из немногих современных авторов, которому готов внимать широкий слушатель. Опус Канчели назывался "And Farewell Goes Out Sighing"; написан он был по заказу Нью-Йоркской филармонии в 1999 году и по поводу миллениума; на эту же тему и по тому же поводу вместе с Канчели тогда высказались Томас Адес (Англия), Джон Корильяно (США), Ханс Вернер Хенце (Германия), Кайя Саариахо (Финляндия) и Сомеи Сато (Япония). Грузинский композитор владеет особой интонацией, идущей сколь от его собственной индивидуальности, столь и от лица его народа; тем самым Канчели, живущий в Европе, выступает перед лицом мира как умудренный посланник Грузии, которой равно ведомы европейская культура и мгла вечности, окутавшая ее собственные холмы. Поэтому в произведении Канчели и уживаются отдельные грузинские слова, европейскому уху непонятные, и шекспировские тексты. "О старом вновь" -- эти слова из 76-го сонета характеризуют и отношение композитора к смене тысячелетий, и его собственный стиль -- задумчивый, грустный и полный запланированных непонятностей. На смену длинным меланхоличным эпизодам вдруг приходят -- безо всякого перехода -- громкие, агрессивные и краткие, которые столь же мимолетно и исчезают. Значительность музыки Канчели объясняется, видимо, именно тем, что композитор скрывает от нас причины, по которым сменяют друг друга столь контрастные эпизоды. Эта недосказанность побуждает нас верить в существование глубоких причин, столь же неведомых нам, как и грузинские слова, а композитора считать носителем некоего недоступного нам и потому глубокого знания. В новом сочинении (по-русски его название звучит как "И прощание уходит, вздыхая") Канчели верен себе; очевидных красот в нем меньше, чем, скажем, в его же "Стиксе", которому восторженно аплодировал Большой зал в прошлом сезоне. Возможно, дело и в том, что солисты -- скрипач Александр Рождественский и контртенор Олег Усов -- делали свое дело без должной харизмы, которой обладали Гидон Кремер и Дерек Ли Реджин, осуществившие нью-йоркскую премьеру.

Московскую премьеру Канчели окружали Третья сюита Чайковского, звучащая нечасто, и популярная "Поэма экстаза" Скрябина. Рождественскому удались и скрытый драматизм сюиты, и игра духа в поэме -- но интересно, что оркестру Филармонии, далеко не лучшему из московских оркестров, лучше удался грандиозный Скрябин, чем простой Чайковский; струнные звучали красиво, но игре духовых стоило бы пожелать большей ритмической четкости и тембровой красочности.

Современные русские композиторы: Гия Канчели