КоммерсантЪ / Пятница 07 июля 1995

Ольга Манулкина, Ольга Скорбященская

Фестиваль этого года запомнится ошеломляющим обилием оперных премьер и значительным корпусом произведений Стравинского. По поводу четырех спектаклей Мариинского театра высказывались полярные мнения, но нужно признать, что "Саломея", "Катерина Измайлова" и "Мавра" ознаменовали выход в иной круг репертуара, а приглашение Джули Теймор и Георгия Цыпина -- заботу о соответствии современному состоянию дел в постановочном искусстве.

Исполнение Стравинского на фестивале можно представить актом инаугурации, принятия композитора в золотой репертуарный фонд отечественной музыкальной жизни. И хотя на концертах Стравинского ощущение экспериментальной свежести музыки не оставляло ни слушателей, ни исполнителей, они не смогут отказаться от нее под предлогом ее "непонятности". Стравинский был прав, заявляя: "Мои сочинения лишены непонятности. Если вы не поняли их, значит, вы не слышали их в хорошем исполнении". Исполнение же было великолепным. Произведения Стравинского составили самую блестящую часть концертных программ Гергиева. Не уступали ему и партнеры. Освежив в памяти три ранних и вполне популярных балета, фестиваль вторгся в следующий период -- 20-е годы: "Симфония духовых" памяти Дебюсси, Концерт для фортепиано и духовых, "Свадебка".

Фестиваль главного дирижера Мариинской оперы Гергиева можно проанализировать по элементам: театр, оркестр, солисты. О "струнной группе" уже писал. Помимо Кремера и Башмета можно назвать Виктора Третьякова, Ваграма Сараджана и Вадима Репина. Звучание духовых, не представленное сольными программами, было также вполне ощутимо: безупречные соло в оркестре и дивные эпизоды групповой игры, подтвердившие блистательную форму духовых в оркестре Мариинского театра, наконец сконденсировались в исполнении "Симфонии духовых" и Концерта для фортепиано и духовых.

Отдельную страницу в фестиваль ежегодно вписывают пианисты. В прошлые годы среди них были Валерий Афанасьев, Григорий Соколов, Александр Торадзе. В этом году в изобилии приехавшие пианисты внесли в план фестиваля элемент капризной игры случая: вместо 27-го концерта Моцарта с Александром Корсантия был предложен тот же 27-й, но бойко прочитанный с листа хорошо известным своей творческой смелостью Павлом Егоровым. Зато на следующий день вместо Николая Луганского -- "вас обманули, мадам, подсунули вместо мексиканского тушкана шанхайского барса", то есть Наталью Трулль. Она же не достала билета в Петербург, предоставив выступать на заколдованной эстраде Малого зала только что закончившему Лицей при консерватории Пете Лаулу -- пианисту большого дарования и весьма необычной индивидуальности. Он исполнил Сонату Берга конструктивно ясно и экспрессивно, а Третью сонату Скрябина -- импульсивно-свободно в духе Софроницкого.

Главными пианистическими событиями фестиваля были задуманы и стали концерт учеников Александра Торадзе и выступление самого маэстро. Торадзе в третий раз участвовал в фестивале и стал здесь не менее облигатной фигурой, чем Гергиев. Поистине событием стало исполнение им Концерта Стравинского -- ошеломляюще смелое, неистово темпераментное, виртуозное, но и подчиненное мощному формообразующему импульсу, а во второй части лирическое. Торадзе появился на фестивале со свитой учеников: Максим Могилевский и Георгий Вачнадзе, исполнившие сочинения Стравинского для одного и двух роялей, и присоединившиеся к ним в "Свадебке" Борис Слуцкий и Александр Корсантия стремились творить так же интенсивно, как и сам мэтр.

Картина оркестрово-дирижерской части фестиваля была такова: Валерий Гергиев со своим оркестром оккупировал сцену Большого зала Филармонии, допуская на нее других только ради контраста. За шестнадцать дней он продирижировал двенадцатью концертами и спектаклями, а оркестр Мариинского театра, вышедший вслед за ним из оркестровой ямы на эстраду, показал, "кто самый главный" в городе и в исполнении симфонической музыки. Панорама не была предусмотрена. Филармонический оркестр в концерте Юрия Темирканова ярко контрастировал с самим собой под управлением Мариса Янсонса, Равиль Мартынов обнаружил, что Мендельсон -- плохой оркестратор, главным же сюрпризом явился визит оркестра Академии ди Санта Чечилия.

Заменить Кристиана Тилемана прибыл Даниэле Гатти. Прибыл инкогнито: его провезли как контрабандный товар, умыкнув с репетиций "Двоих Фоскари" в Ковент Гардене, и стыдливо спрятали -- хотя о визите дирижера подобного уровня нужно было бить во все колокола. Предложенное им пиршество заставило почувствовать, что обычно мы находимся на довольно жесткой диете. Полный восторг вызвала его вердиевская программа. "Под Верди" работал в его концерте и Вагнер -- не случайно же была выбрана увертюра к самой ранней опере реформатора, где он, еще не успев вернуть на путь истинный дискредитировавший себя оперный театр, звучал вполне по-итальянски. Гатти дирижировал наизусть, дирижировал бровями, глазами, волосами. Палочка казалась шестым пальцем -- мягко вертелась, убиралась в ладонь при ненадобности. Временами он давал темп и скучно и индифферентно стоял, слушая, как вертятся закрученные им шестеренки. Потом, хищно наклонившись, "вбрасывал" вступления или "зачерпывал", вытягивал одну из ниток фактуры. Здесь звуком наслаждались, пестовали его, смаковали, прищелкивая пальцами от удовольствия. Фестиваль открыл новую звезду -- не миру, которой с ней уже знаком, но городу Петербургу.