КоммерсантЪ / Четверг 02 ноября 1995

Долгие годы финская Опера ютилась в крохотном зальчике бывшего русского Александер-театра, больше приспособленного для драмы или оперетты, нежели для монументальных творений Вагнера или Верди. Последние все же появлялись в репертуаре, но, конечно, достичь настоящего уровня в таких условиях было трудно. Поэтому в то время как финские певцы и дирижеры один за другим завоевывали международное признание, первая оперная компания Финляндии не слишком котировалась на мировом рынке. Но, наконец, после долгих мечтаний о новом оперном доме, споров о том, в каком месте его строить, конкурса проектов и собственно строительства, продолжавшегося восемь лет, долгожданное свершилось. Около двух лет назад открылось новое здание, ставшее одним из самых красивых, удобных и технически совершенных оперных вместилищ.

В такой дом нельзя было тащить вчерашнюю рухлядь, и новая опера должна была предъявить принципиально иной уровень художественной продукции. Для этого требовался человек, подобный Жерару Мортье, который в 80-е годы вывел в число мировых лидеров брюссельский театр "Ла Монне", а затем превратил Зальцбургский фестиваль в самый радикальный в Европе. Финским Мортье стал Валтон Гренроос -- генеральный и артистический директор Оперы с 1992 года. Точно рассчитав, на каком поле финская опера лучше всего сможет состязаться со своими западными конкурентами, он сделал ставку не на отдельных звезд и популярные названия, но на ансамбль, общий уровень и сбалансированный репертуар, гармонично сочетающий мировую классику с наиболее интересными сочинениями современных финских композиторов. В качестве приоритета был выбран спектакль как художественное целое, существующее в общеевропейском культурно-эстетическом контексте.

Результатом стали премьеры, которыми мог бы гордиться любой европейский театр или фестиваль. Пример -- "Поющее дерево" Эрика Бергмана, быть может, одно из самых выдающихся оперных творений нашего времени. Патриарх финского авангарда создал своего оперного первенца на склоне дней. Пройдя через годы экспериментов по овладению додекафонной, серийной и другими техниками, Бергман сумел выработать свой собственный оперный язык, органичный и естественный во всей его сложности. Мотивы скандинавских сказок и мифов послужили созданию философской притчи, подобной "Волшебной флейте" Моцарта-Шиканедера или фьябам Гоцци и по-своему трактующей тему противоборства сил света и тьмы. Не только исполнение, но сценическое воплощение (постановка Лисбет Ландефорт, сценография и костюмы Сеппо Нурмимаа) оказались конгениальны самому сочинению, хотя премьера оперы такого масштаба уже сама по себе была бы событием. Разумеется, один спектакль -- еще не показатель. Но если присутствуешь на пяти, каждый из которых, при всех различиях, демонстрирует определенный уровень, и ни один не разочаровывает, то можно быть уверенным: с этим театром все в порядке.

Сегодняшняя Финская национальная опера уступает своим более прославленным западным собратьям разве лишь в блеске звездных имен. Но с этим нынче проблемы даже у миланского Ла Скала: звезды теперь стоят дороже, чем когда бы то ни было. А для театра в Хельсинки финансовый вопрос -- один из самых болезненных. Театр целиком зависит от правительственной дотации, которая составляет примерно две трети его бюджета, причем только в декабре театру сообщают, сколько денег ему выделено на ближайший год. Не правда ли, знакомая картина? Впрочем, на этом сходство с нашими ведущими театрами кончается. Той эстетической пестроты, когда с ультрасовременными спектаклями на одной сцене соседствуют реликты каменного века, тех перепадов в уровне, когда вслед за яркой фигурой "главного" за дирижерским пультом возникает целый легион середнячков, а то и вовсе непрофессионалов, а параллельно с певцами звездного масштаба выступают удручающе слабые -- ничего подобного здесь не встретишь. Если сегодня "Лоэнгрин", то за пультом -- Лейф Сегерстам, дирижер-легенда, один из лучших современных интерпретаторов Вагнера. Если завтра "Поющее дерево", то за пультом -- Ульф Седерблом, выдающийся мастер, с чьим именем связаны многие мировые премьеры. Даже в "Дон Кихоте" Минкуса, каковой у нас почитается музыкой второго сорта, за пультом стоит не ремесленник, чья единственная задача -- попасть "под ногу", а превосходный Петри Сакари, придающий этой музыке, казалось бы, не свойственные ей изысканность и благородство. Что касается певцов, то их общий уровень таков, что если, к примеру, один из исполнителей вдруг начинает хрипеть, то в театре это воспринимают как нечто чрезвычайное, и, дабы не пошатнулась репутация компании, в антракте перед занавесом появляется помощник режиссера и оповещает о том, что имярек выступает с бронхитом, но все же попытается допеть до конца -- после чего криминал приобретает некий героический оттенок.

С танцовщиками сложнее. Долгие годы они фактически были лишены возможности танцевать классику, и сегодня, когда такая возможность у них появилась, дает о себе знать нехватка настоящей классической школы. Патрис Бар, работая над "Дон Кихотом", добился многого, однако пропасть между приглашенным на партию Базиля Пэришем Мэйнэдом из Американского балетного театра и остальными ощущалась постоянно. Впрочем, видя, какими темпами финны продвигаются в других областях, можно не сомневаться: научатся они и классическому танцу. В опере же, напротив, сегодня многому стоит поучиться у них. В том числе и отношению к делу. Ибо даже при том, что проблем с публикой здесь нет, "каждую неделю, -- говорит Валтон Гренроос, -- у нас масса дискуссий, как умно построить репертуар, чтобы зал всегда был полон."