Сегодня / Суббота 11 декабря 1999

Юлия Гирба, Нина Боева (псевдоним)

Спектакли на свежем воздухе — явление для Москвы редкое. Воздух тут у нас влажный, скамейки мокрые, и по причине климатической нестабильности редко кто из отечественных режиссеров рискует здоровьем зрителей. Но этим летом природа средней полосы продемонстрировала свои лучшие качества. Воспользоваться естественной благодатью при недостатке прочих средств решили в театре «У Никитских ворот».

Европейская традиция пленэра предполагает эстетство — тут вспоминаешь естественно-зеленые ширмы в шекспировских постановках Эдварда Годвина или ночное роскошное небо зальцбургских опер. Американские выходы на натуру связаны с хепенинговыми приключениями — по пескам, по каньонам, по заброшенным ангарам. В России любой выход на природу, в том числе и театральный, сопровождается рифмой. Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать? Розовский сказал: «Пора». И на спектакле стало непринужденно и весело, потому что жанр «Песен...» — не что иное, как театральный пикник. Весь вечер в московском дворике поют и попивают, закусывая бутербродом с огурцом. Песни, как и полагается, — дворовые. Водка, как и полагается, — «Столичная».

Песенный массив делится на три качественных слоя: народные, псевдонародные (т.е. имеющие авторство) и песни Высоцкого. Песни знакомые, некоторые любимы буквально до визга. То есть, вызывая актеров на бис, зрители визжат и скандируют: «Де-вуш-ку-из-На-га-са-ки!!!» — или: «Мышь! Мышь! Мышь!»

В спектакле можно вообразить сюжет, некое развитие, драматургию композиции: от детских («Коричневая пуговка») через блатные («Мама, я жулика люблю» и «Нинка») к патриотическим (в положительном смысле этого слова, если таковой существует). Лирические явно проигрывают блатным — криминал и разврат пользуются успехом. Патриотический блок режиссер со-брал из лагерных песен, а апофеозом спектакля стала «Товарищ Сталин», которую с искренним надрывом исполняет сам Марк Розовский. Именно тут расслабившийся от вливаний и озона московский зритель роняет слезу. Но все же выискивать драматургию и рассуждать о «Песнях нашего двора» как о театральном действе не совсем правильно. Это акция не художественного, а скорее медицинского толка.

Зрителю предлагают заново освоить отторгнутое от него пространство, когда-то бывшее ему родным и близким. Как ребенок мечтает (извините, но это — по Фрейду) о блаженном тепле материнской утробы, так и настоящий москвич бредит на ветрах спального района, на краю городской географии, о ласковом обжитом пространстве внутри Садового кольца, откуда его изгнали когда-то. В условиях глобального стресса благосостояние и будущее зависят от личных усилий, а взявшись за руки, сегодня можно коллективно рухнуть в пропасть. Марк Розовский смоделировал ветхую эстетику всеобщего братства, столь полезную на первоначальном уровне созревания индивидуальности, заставив зрителей отстраниться, всплакнуть и посмеяться над прошлым. Песня, которой начинают и заканчивают спектакль, однозначно формулирует прелести того, что «было»: «В этом доме большом раньше пьянка была... и здесь не смотрят на тебя с укором». А «стало» настигает зрителей сразу после выхода из театра — у подъезда кучкуются «мерседесы», и довольных «новых зрителей» по одному увозят под вой сирен терпеливо ждавшие их трезвые шоферы.

Для психотерапевтической работы актерам и режиссеру не потребовалось ничего сверхъестественного. Дворовая эстетика, иначе говоря самодеятельность, не предполагает особого тренинга и голосовых данных. Актеры сносно поют, заразительность обеспечена выбором до боли знакомых песен, декорация выразительна, потому что органична. В качестве сценических площадок используются крыши и окна соседних домов и балкончик с лестницей. Подпевать и нужно (к этому призывает массовик-затейник-режиссер, который ни на секунду не покидает зрителей, комментируя, жестикулируя и режиссируя тут же: «Не напиваться» или «Сдаем пустую посуду»), и хочется — как не подпеть, если ритм и слова выпрыгивают у тебя из подсознания при одном аккорде. И если бы завлит не запретил мне пить, пронеся поднос со стаканчиками мимо со словами: «Вы же на работе!» — мой слабый голос присоединился бы к хоровому пению дворового братства